–Чего примёрз, костлявка?– гость щурится, словно смешно ему на Пенни смотреть, и добавляет человечьим языком: – Или по-орочьи не понимаешь?

–Понимаю,– отзывается Пенни.– Вы… ты типа сам Аспид?

Тот смотрит межняку в лицо, как будто так уж ему интересно.

–Да, вот он я, не сдох ещё, смотри-ка, живу пока.

За секунду до того, как навостриться на всех рысях к штырь-ковальскому лагерю, Пенни-Резак не удерживается от замечания:

–Я-то думала, Тис тебя выдумал!

Негромкий короткий смех летит межняку вслед.

* * *

Ещё жиденький предвечерний сумрак не всех пока собрал вместе при стойбище, но большая часть клана-то вверную уже там крутится. Пенелопа решается свистнуть, как Коваль недавно научил, в пальцы. Это кровному орку легко: втянешь нижнюю губу между клыков – и свисти на здоровье, хотя и то вроде не у каждого получается. А у Резака клычата если и покрупней человеческих, так только чуточку, особо не рассвистишься.

Со второго раза межняку удаётся режущий громкий свист, он ведь летит резвее бега и враз привлекает внимание.

–Там этот… рожа людская, говорит – встречайте Аспида!

Сухой стук.

Морган выпускает из рук жердь, которую подтёсывал взамен одной из старых зимних опор для Жабьего дома, и действительно идёт – встречать. Словца не изронив. Высоченный, тяжёлый и кряжистый, идёт один, будто земля вдруг устала его носить.

* * *

Да что это творится-то.

Никто вокруг особо не суетится, но возможно это потому, что Штырь-старшак ясным словом суетиться не велел.

Хотя Тшешшевы перелицованные «ребята», вроде того же Виктора Дрейка, что ни год, бывает, заглядывают проведать, как там дела у Штырь-Ковалей, да сам-то Аспид являлся только однажды, по ранней весне, долгих девять с половиной лет назад. А с тех пор, как в клане зажили человеческие люди, его тут и вовсе ни разочка не видели.

–Да ну не с бедой же он,– высказывается Пенни.– Вроде весёлый шёл, на вид – я не знаю, как прогуляться вышел…

–Ох ё,– по лицу Рэмса Коваля никак не скажешь, чтобы от Пенниных слов ему хоть немножечко полегчало.

«Необязательно ждать беды,– понимает межняк, поглядывая на своих.– Но раз уж явился этот Тшешш-Аспид, так наверное с важнецкими вестями!»

И хорошо, что в этом общем кратком ожидании рядом, слева, стоит Ёна – можно обнять над поясом, а с правой руки – Ржавка-ррхи – можно легонько пихнуть плечом.

* * *

Вот они появляются, сивый-свой да седоватый-пришлый – перебрасываются меж собой мирно звучащими фразами, улыбаются даже – Пенни слышит, что Магранх Череп называет Аспида ррхи. Внешнего сходства меж ними никакущего. Так ведь орчанское родство не делает особой разницы между кровными и назваными, чему уж тут удивляться. У самого-то Черепа, получается, в детях и Руби с Хильдой, и Чабха Булат, и Хильдин Марр, и Чабхин раскосый Билли, а с этого лета ещё и Хаш.

Так и цепляется умишко за своих, за любого, к кому успела привыкнуть, да только это без толку – пришлого ни с кем из Штырь-Ковалей как следует и сравнить нельзя. Не из-за перекроенной морды даже, а шут его пойми почему.

Тис с Аспидом глядят один на другого пристально, с двух саженей, и нипочём не понять – рады, не рады. Конопатый, тот явно счастьем не светится и даже не пытается вылепить себе вежливое лицо, но стоит рядом с Тисом, забрав на руки любопытную Шарлотку, чтобы не мельтешила и не полезла куда не нужно.

–Ублюдок,– говорит Штырь, кивнув гостю.

–Людотрах,– в тон ему отвечает Аспид.

Какой бы неслыханно странной ни была эта манера здороваться, но после такого приветствия встреча сразу идёт живее и веселей.

Никаких особенных церемоний: не знавши можно подумать, будто Аспид вовсе не редкий и важный гость, а всегда при клане был и просто вернулся после недолгой отлучки.

* * *

–Костром пропахнут, вещички-то,– ворчит Коваль.– Небось дорогие.

–Мне почистят,– отвечает Тшешш.

Сидит себе как ни в чём не бывало возле Моргана, у огня, по-прежнему босой. Ботинки свои положил рядом – кожаные, красновато-бурые, на толстой рифлёной подмётке. Хорошие ботинки.

За весь-то вечер Аспид так и не сообщил никаких грандиозных новостей, и вообще, кажется, не сказал ничего особенно важного. Можно подумать, эта вот живая легенда – Тшешш из Пожирателей Волков, господин Джек Холт, глава какого-то там мудрёного отдела из Управления расследованиями – просто так сюда несколько суток из столицы на тачке ехал. У огонька посидеть, супец похлебать из сиротской миски, ноги выпачкать, агась. И отлично проводит время!

Старшаки у него не допытываются. Рэмс Коваль с Аспидом только и перемолвился насчёт того, что вещички на дыму прокоптятся.

Пенни-Резак уверена, что этот гость и в памяти останется – будто на фотоплёнку живьём заснятый: какими-то вспышками, безумными моментами.

Вот порылся по внутренним карманам, извлёк маленький круглый контейнер – вынул из глаз цветные карие линзы, убрал в раствор, закрутил крышечку, снова упрятал в карман. Обругал сами линзы последними словами. Закинув голову, капнул себе в каждый глаз какого-то бесцветного снадобья из крошечного флакончика, поморгал – да и зыркнул вокруг так, что Пенелопу до хребта прохлестнуло: глазища-то орчьи, ярко-жёлтые, на этом будто киношном немолодом лице.

Вот, оскалив белые ровные зубы, натурально обшипел любопытствующих кошек.

Вот окликнул Руби «ребёнком», перекинул ей начатую пачку жевательной резинки – ментоловая, ядрёная, из тех, что слезу вышибают. Моргану сказал:

–Ну, башка, значит, племях у меня теперь целая шайка? Да ещё таких… разных.

И сивый засмеялся.

* * *

Марр, гордый, обнимает заметно уже пополневшую Хильду-рыбарку.

–Эй, а Вертай-то где?

–В делах как в шелках, продыхнуть и то некогда,– фыркает Аспид.– Не без моих скромных стараний.

Вздыхает, говорит вслух, будто бы самому себе:

–И Марина туда же. Мало мне было одного Штыря-людо…

Морган, кашлянув, толкает Аспида локтем в бок.

–…мои поздравления,– изрекает Аспид, не смигнув.

Пенелопа запоздало смекает: этому старому орчаре, пожалуй, и не нужны ничьи нарочные рассказы – обо всём важном он узнаёт и так, вниманием, нюхом, слухом, из обыденной трепотни, из любой повадки, из недомолвки, с полувзгляда. Куда там гению-детективу сериальному. Только в отличие от экранных мастеров дедукции и прочего ищейства, Аспиду ни кляпа не сдались всякие театральные разоблачения: мотает себе на ус, каково идут дела у Штырь-Ковалей, и сидит себе довольнёхонек, пускай от людей как таковых он и не в восторге.

И всё-таки вопреки всей опасной жути, какую только можно заподозрить в этом перелицованном, Пенни отчего-то хочется, чтобы Аспид теперь её заметил.