– Несколько раз прошлой весной. Не помню точно когда, но еще в июне или июле.

– Почему Дени отвела вас туда?

– Обычно она ходила к нему с картинами, чтобы Варелли на них взглянул.

– Например, с картиной Вермеера? – спросил Майк.

Я пожалела, что не удержала его: Престон Мэттокс замер, едва услышав это имя. Майк слишком быстро заговорил об украденных предметах искусства, и я боялась, что свидетель замкнется.

– Значит, вам уже рассказали о слухах, что ходят в наших кругах. Дениз Кэкстон и шедевры из музея. Когда найдете их, непременно сообщите мне, – сказал он, хмуро смотря на Чэпмена, как будто тот совершил ужасную ошибку.

– А Дени когда-нибудь говорила о Вермеере? Или о Рембрандте?

Теперь Мэттокс разозлился:

– Она не была воровкой, детектив. Дени зарабатывала больше, чем все ее враги, вместе взятые, но она была честным человеком. Она никогда не стала бы общаться с мерзавцами, укрывающими краденое. Ей такие проблемы были ни к чему. У нее была нормальная жизнь, которую обеспечил ей Доуэлл, и та, которую собирался дать я. Зачем ей было ввязываться в аферы, которые могли привести ее за решетку?

Раз Мэттокс был все равно зол, то Майк решил, что настало время произнести имя его соперника:

– А Фрэнк Ренли? Какое место он занимал в жизни Дени?

– Если бы это зависело от меня, детектив, то никакого.

– Почему? Вам что-то о нем известно?

– Немного. Но и то, что знал, мне не нравилось.

– И это не просто ревность?

– Нет, мистер Чэпмен. Совсем не ревность, Фрэнк накинулся на Дени, как стервятник, стоило ей только разъехаться с Лоуэллом. Они и раньше были знакомы, встречались на аукционах, но он прилил к ней как банный лист, когда ее раны еще не затянулись.

– Но она любила и его тоже, разве нет?

– Естественно, ей нравилось то, что он мог ей предложить в качестве замены их с Лоуэллом рухнувшего брака. С помощью Ренли она хотела отомстить мужу. Он был молод, а молодость – это единственное, что Лоуэлл не может купить на свои миллионы. И Ренли симпатичный – слишком симпатичный, на мой вкус.

– Он серьезный игрок в мире антиквариата?

Мэттокс ответил не сразу:

– Он заработал себе неплохую репутацию. В свой проект я бы его не взял, но, похоже, он хорошо знает свое дело.

– Вы можете сказать, что в последние месяцы были к Дени ближе, чем Ренли? – спросила я.

Престон Мэттокс сложил руки на груди, прислонился к подоконнику и вдруг улыбнулся какой-то своей мысли.

– Я чуть было не отказался от Дени, толком не начав отношений. Некоторое время нам мешала вовсе не тень Лоуэлла, а тень Ренли. Куда бы мы ни пришли, она уже успела побывать там с ним. Вот вы упомянули Марко Варелли, и я вспомнил, каким был глупцом. Меня знакомили с ним, но, когда мы с Дени пришли к нему в мастерскую в последний раз, принесли бутылку вина и бисквиты, он заключил меня в медвежьи объятия и назвал: «Франко». Я не поправил его, но, как только мы ушли, обрушился на Дени, спрашивая, какого черта она приводила в мастерскую Фрэнка.

– И что она вам ответила?

– В общем, ничего, мистер Чэпмен. Когда мы начинали ссориться, она всегда отвозила меня домой, и мы занимались любовью. Я знал, что они с ренли встречались на аукционах, поэтому решил, что они отнесли Варелли какую-либо вещь, чтобы он очистил ее или реставрировал. Мне просто не нравилось, что я все время иду вторым после него. Но я не ответил на ваш вопрос, не так ли, мисс Купер? Да, я знал, что проведу остаток жизни вместе с Дени. И не могу передать словами, каким счастливым меня делала эта мысль.

– А зачем вы ходили к Варелли в тот день?

– Дени попросила. Только и всего. Он за что-то на нее злился. Поэтому она захотела отнести ему подарок для жены, выкурить трубку мира – что-то вроде того. Думаю, меня она взяла как посредника. Она знала, что старик любит расспрашивать меня о работе и что я могу отстаивать свое мнение, о чем бы ни шла речь – об архитектурных воззрениях Леонардо да Винчи или Томаса Джефферсона или об искусстве и картинах.

Но Чэпмену было наплевать на высокие материи:

– А какой подарок Дени принесла миссис Варелли?

И снова Мэттокс помедлил, прежде чем взглянуть Чэпмену в глаза и дать ответ:

– Ожерелье, детектив. Думаю, вы уже об этом знаете. Наверняка вы нашли маленькую статуэтку, что забыла Дени. Миссис Варелли вам ведь уже все рассказала?

Мы не стали отвечать на его вопрос.

– Я так понимаю, мир заключен не был?

– Варелли был в ярости, – кажется, Мэттокс говорил нам правду, очевидно решив, что Варелли потом пересказал эту сцену жене. Он даже не помнил, что в мастерской присутствовал учтивый Дон Кэннон, молодой ученик мастера. – Он решил, что это янтарь из тайника Лоуэлла, из тех сокровищ, что в свое время украли нацисты. Старик даже не захотел коснуться ожерелья.

– Разве он ошибался? Откуда еще мог быть этот янтарь?

– В эту версию, мистер Чэпмен, верится с трудом. Все те, кто, подобно мне, ищет Янтарную комнату уже не первый год, прочесали Балтийское побережье вдоль и поперек. А Лоуэлл занимается этим уже больше полувека, можете представить? Все мы привозим небольшие кусочки янтаря – в том регионе его очень много. На побережье есть места, где его собирают прямо на пляже. Но никто не знает, погибла ли комната во время бомбежек еще во время войны или захоронена в одной из шахт, которые постоянно откапывают кладоискатели.

– А как насчет слухов о том, что Лоуэлл Кэкстон незаконно вывез из Европы ее остатки и воссоздал где-то в тайном убежище в Пенсильвании?

– И именно поэтому я стал ухлестывать за миссис Кэкстон? Так вас следует понимать, мистер Чэпмен? Такую версию я тоже слышал. Если бы вы видели, как Дени хохотала над этими историями – особенно над той, что именно в воссозданной комнате они с Лоуэллом занимаются любовью, – эх, тогда бы вы поняли, почему я обожал эту женщину. Ей нравилось подпитывать эти слухи. Чем бесстыдней и глупее они были, тем больше она веселилась. Ей нравилось шокировать людей, детектив, нравилось быть в центре скандалов.

– Это были единственные ценности, от которых Лоуэлл и Дени хотели избавиться? – спросила я, имея в виду янтарь.

– Лоуэлл? – переспросил Мэттокс удивленно. – Не думаю, что она избавлялась от того, что он ей подарил. Его подарки были достаточно ценными.

– Тогда почему она решила отдать янтарь?

– Его подарил не Лоуэлл.

Наверняка Дон Кэннон просто повторил то, что в мастерской Варелли сказала сама Дени, отдавая ожерелье реставратору.

Мэттокс на мгновение задумался.

– Хотя, знаете, вы, похоже, правы. Она ведь сказала Марко, что янтарь ей подарил Лоуэлл. – Он посмотрел на меня. – Но, понимаете, это было частью ее игры. Она позволяла людям думать, что янтарь – из коллекции Лоуэлла. Зная Дени, могу предположить, что она решила, будто старику Марко приятно пощекочет нервы осознание того, что у него будет кусочек легендарной Янтарной комнаты, в которой не так давно она и Лоуэлл занимались любовными утехами. Возможно, она говорила об этом Варелли… не знаю.