Весь последний месяц, стараясь избавиться от мыслей об Эсне, он, не жалея себя, загонялся в работу по самые уши, спал мало и плохо, и имел на лицо хронический недосып. Видимо, когда он воссоединился, наконец, с супругой, его психика решила, что хватит издеваться над собой, и вырубила своего владельца самым естественным образом: он крепко уснул ещё до того, как собрался уходить.

Эсна, напротив, проснулась в урочный для неё час, но спросонья не сразу поняла, что, вообще, происходит. Ещё не успев открыть глаза, она обнаружила, что находится в постели не одна — с мужчиной! — и в первый момент с ужасом подумала, что каким-то образом успела выполнить свою вчерашнюю угрозу и в пику супругу подобрать себе любовника из его стражи. Соображение это было столь пугающим, что тут же выгнало всю сонную хмарь из её головы. Распахнув глаза, она приготовилась кричать и сбегать... но обнаружила себя в собственной постели в обнимку с собственным мужем.

Видеть спящего Грэхарда было настолько странно и непривычно, что она похлопала глазами, пытаясь понять, не сон ли ей снится.

Но из них двоих спала явно не она.

Надо сказать, что в таком положении выглядел он не столь грозно, как обычно. То, что брови его не были нахмурены, а глаза не метали молнии, позволяло заметить, что у него правильные и красивые черты лица, и в таком мирном и спокойном состоянии он выглядит весьма привлекательно. Ей особенно понравился его нос, и она с большим удовольствием его поразглядывала, пользуясь тем, что он этого заметить не может.

После этого она устроилась у него на груди поудобнее и решила ещё поспать, раз уж выдался такой случай.

Поскольку войти и побеспокоить их никто не решился, а стук в дверь они благополучно не услышали, сон их продлился до позднего утра.

В этот раз первым проснулся владыка, тоже сперва несколько недоумевая на предмет того, что происходит, откуда эта тяжесть на груди и почему так приятно пахнет.

Пахло, как выяснилось, теми самыми манящими его волосами, которые сейчас находились прямо под носом. Эсна усердно за ними ухаживала, постоянно используя масла всех сортов — как подпитывающие, так и ароматические.

Сонно моргнув, Грэхард попытался сориентироваться.

Спальня жены, утро... судя по всему, далеко не раннее... стоп, а почему никто их не разбудил?..

Недовольно подорвавшись, намереваясь бежать было по делам, он тут же обнаружил препятствие — лежащую на нём девушку — и дёргаться перестал. Судя по лучам солнца за окнами, дело двигалось к полудню, и на утренний совет он не успеет уже никаким образом.

Его дёрганья, однако, разбудили отоспавшуюся Эсну. Разомлевшая после столь длительного сна, она несколько секунд смотрела на него слегка расфокусировано и улыбалась.

Он, как заворожённый, смотрел в её сияющее лицо, и, кажется, его разум опять катастрофически парализовало набросившееся без предупреждения чувство. Всепоглощающая нежность затопила его с головой; все мысли о попраном мужском достоинстве и необходимости доказывать свою самодостаточность вылетели у него из головы.

Любовный дурман, однако, не имел такой власти над самой Эсной. Немного придя в себя, она припомнила, что, вообще-то, смертельно обижена, что тут же отразилось на её лице. Первым ушло сияние, оставив за собой искусственную мёртвую улыбку, да и та быстро сошла на нет.

Эта перемена вызвала в Грэхарде тяжёлый протест.

— Ну что опять не так! — возроптал он, откидываясь на подушку и сверля взглядом потолок.

Эсна робко от него отодвинулась, что лишь усугубило его недовольство.

Он полусел, глядя на неё тем самым, пугающим её сверкающим взором с хмурыми бровями, и принялся выяснять:

— Что, что опять не так, солнечная? Что, во имя всех богов, я должен сделать, чтобы ты так мне улыбалась? Ты жаловалась, что государственные дела мне важнее тебя; изволь, вот я, вместо этих самых дел валяюсь в твоей постели, но тебе опять что-то не по душе? Каравеллы? Да будут тебе твои каравеллы! — распалялся он, памятливо вытаскивая на свет те упрёки, которые она всё-таки умудрилась решиться высказать. — Сегодня и будут! К рограм анжельских купцов! — у него было запланировано высочайшее посещение Анжельского торгового дома. — Обойдутся без моего визита! Если что-то не устроит — пусть отзывают дипломатов и начинают войну! А хочешь, — вдруг резко наклонился он к ней, в своей обычно манере грозно нависая, — хочешь, я завоюю всю Анджелию для тебя?

Потрясённая этим жарким напором, она только моргала жалобно ресницами, пытаясь понять, как выключить этот поток предложений.

Владыка, меж тем, вошёл в раж, и заманчиво описывал ей перспективы подобных завоеваний:

— Только подумай, солнечная, целая страна для твоих безумных опытов, хоть всю застрой школами для женщин! Можешь придумать для них свою женскую религию, составить своё женское правительство... а хочешь, вообще вырежем всех анжельцев-мужчин под корень? Оставим чисто страну для женщин!

— Не надо, — слабо пискнула Эсна, содрогнувшись от подобных перспектив.

— Ладно, — покладисто согласился владыка, — не буду убивать, просто завоюю и подарю тебе, устроит?

Контрастные перемены в его настроении, конечно, впечатляли. По правде говоря, Эсна предпочла бы, чтобы он не впадал в такие крайности: то делать вид, что её вообще не существует, то дарить ей страны — ещё не завоёванные, к слову!

— Не надо никого завоёвывать, — чуть твёрже открестилась она.

Он вздохнул так горестно, что она поспешно поправилась:

— Давайте просто совместим? Вы покажете мне свою каравеллу, а заодно позовёте туда этих ваших купцов. Может, они заинтересуются и захотят их закупать? — и на всякий случай таки подкрепила свою идею улыбкой.

Посмотрев на неё немного остекленевшим взглядом, Грэхард завороженно кивнул. Он согласился бы сейчас на всё, что она скажет.

Страшное это дело, когда несколько недель держишь свою психику в кулаке воли, а потом у тебя слетает эта опора — и то, что ты так усердно запирал, вырывается наружу и начинает хозяйничать и отыгрываться за временный простой!

...в общем, во второй половине дня это безумие было спешно организовано, и сложно сказать, кто был поражён больше: Эсна, восхищённая каравеллой, купцы, не ожидавшие такого поворота дел, Дерек, которому пришлось всё это организовать за два часа, капитан, который никак не ожидал принимать на борту столь высоких гостей, министр внешней политики, у которого не было подходящего регламента для такого случая, или министр экономики, которого резко озадачили расчётами возможного экспорта кораблей в Анджелию.

Один Грэхард с невозмутимо-каменной физиономией человека, который твёрдо убеждён, что делает всё единственно правильным способом, вёл себя с совершенно небрежной уверенностью.

Регламент он изобрёл прямо на ходу: сперва велел доставить на борт всех действующих лиц, потом торжественно явился сам, рука об руку с супругой, и даже снабдил её почётным титулованием.