— Мы немножечко отвлеклись, — все тем же вежливым, но одновременно твердым, не терпящим возражений голосом проговорил Назар Колотый. — Хочу тебе сказать, что я очень разочарован твоим поведением.

Обычно таким назидательным тоном родитель разговаривает со своим одиннадцатилетним чадом, вдруг проявившим интерес к противоположному полу и застуканным директором за задиранием платья однокласснице в школьной раздевалке. В голосе слышится упрек, а в душе некое скрытое одобрение. Упрек в том, что отпрыск попался так по-глупому. И одобрение потому, что хитроватый родитель узнает в поступках сына себя раннего и удивляется мудрости пословицы: «Яблоко от яблони недалеко падает».

— О чем ты, Назар?

По лицу Назара невозможно было понять, какая шальная мыслишка посетила его голову, он всегда оставался невозмутим, как идол с острова Пасхи.

— Разве ты не догадываешься? Я всегда считал тебя очень неглупым мужиком, — правый уголок его рта пренебрежительно дрогнул.

— С каких это пор ты меня в мужики записал? Ты же знаешь, что я блатной, — в голосе Куликова прозвучала нешуточная обида. — За такое можно по всей строгости спросить.

Непроницаемое лицо Назара разлепилось в едкую усмешку, полнейшее ощущение того, что вытянутые скулы идола покрылись мелкими трещинками.

— А ты забыл, что тебя Вася Колымский разжаловал?

— А-а, вот ты о чем, — с трудом собрал крохи спокойствия Куликов, лицо его при этом выглядело серым, как у утопленника. Как тут не пожалеть, что не имеешь возможности носить в каждом кармане по здоровенному «кольту». — Это он считает, что меня разжаловал, я же другого мнения. На это нужно разрешение схода. Ты меня можешь убить, но называть «мужиком» не смеешь.

— Под пушкой стоишь и еще права качаешь. Не боязно? — Назар упивался своей властью.

Теперь он напоминал мальчугана, у которого на ладони ползает маленькая безобидная козявка. Он пьянел от собственного всесилия: в его власти было сдунуть в спасительную густую траву или раздавить между пальцами.

Куликов слегка приуныл.

— Чего хотел?

— Как ты думаешь, что заставило меня покинуть милый моему сердцу острог и поспешить на встречу с тобой?

Вот так закавыка! Видно, судьбинушка крепко изогнула его хребет, а затем вывернулась непонятным коленкором, если заслуженного вора потянуло «послушать кукушку».

— И в чем же нужда?

— А в том, дорогой мой, что ты мне крепко задолжал. А должников я помню всегда. Если ты забыл, я могу напомнить. Пока я парился, ты отобрал у моих людей четыре магазина… Раз! — загнул Назар мизинец на правой ладони. — Конечно, не бог весть какие деньги, но в нашем деле и копейка пригодится. Затем ты потеснил моих людей с Павелецкого и Белорусского вокзалов, а это уже, хочу тебе заметить, весьма ощутимые потери. С каждой точки, с каждого лотка нам капала копеечка, в результате получался довольно солидный ручеек. Ты согласен со мной? Ну вот видишь, не возражаешь. Это уже два! — загнул Колотый второй палец, чувствовалось, что арифметика доставляет ему немалое удовольствие. — Потом ты положил свою лапу на гостиничный комплекс. Признаюсь, мне очень не понравилась твоя инициатива, здесь я потерял контроль над девочками, отошли несколько пунктов обмена валют. Но самое обидное заключается в другом: я лишился своего любимого ресторана, в котором встречался с друзьями. Ты на меня не обижайся, Стась, но в этом случае я загибаю не один, а сразу два пальца, — и средний с указательным пальцы тоже оказались прижатыми. — За одно это можно прибить гвоздями твою мошонку к стулу, но это еще не все твои грехи. Ты лишил меня базара, а кроме обычной наркоты, с которой к нам в общак шел немалый процент, я имел свою долю от каждого продавца, согласись, что получается достаточно большая цифра. — Назар поморщился, словно от боли, будто не загибал, а ломал собственный палец. — Ты очень серьезно повредил моей репутации, что само по себе не поддается оценке. И мы потеряли постоянных клиентов. Солидных клиентов! Сюда нужно еще добавить плату за моральный ущерб. Так что получается весьма внушительная сумма.

Лицо Куликова напряглось в язвительной улыбке:

— Знаешь, я в математике не особенно силен, ты бы сказал сразу, сколько выходит.

Губы Назара Колотого брезгливо разошлись, показав подпорченные чифирем зубы:

— Пять «лимонов» баксов! Кажется, ты именно столько снял с банка. — Потом поскреб в задумчивости указательным пальцем широкий лоб и добавил: — Там еще набегают кое-какие денежки, но ради нашей давней дружбы, так и быть, я готов тебе их простить. Я даже прощаю тебе то, что ты работал на моей территории и не спросил моего благословения перед тем, как потрясти банк. А ведь я сам имел на него некоторые виды. Вот опять-таки людей моих пропитания лишил, — скорбно пожаловался Назар, — а ведь им кормиться нужно, у некоторых семьи имеются, детишки малые.

— Заботливый ты, Назар, как я посмотрю, — серьезно заметил Куликов, — о всех обездоленных думаешь. Банк я брал не один, сам в доле! Что я, по-твоему, должен объяснить подельникам?

Назар Колотый нахмурился. Он убрал с табурета затекшие ноги и распрямился. Ему ли, тертому чуть не во всех зонах Сибири, не знать, что Куликов надсмехался над ним, как это может делать только настоящий анархист, не считающийся с устоявшими порядками. Дай им волю, так они своей дурной кровью отравят все сибирские зоны. Такую бациллу следует держать поближе к выходу, желательно у самой параши, чтобы она не смогла ядовитым зловонием распространиться на окружающее пространство.

— Меня это не интересует. Ты обязан отдать долг. Мы так решили. Объяснишь им сам. И вот что я тебе скажу, мы тебе уже сделали предупреждение. Твой дружок в сизо отправился на небо, так что прими к сведению. Даю тебе три дня, если не принесешь деньги в срок, можешь заказывать для себя деревянный бушлат.

Назар Колотый молодцевато поднялся. Он вообще выглядел лет на двадцать моложе своего возраста. Сухощавая, гибкая не по годам фигура могла вызвать зависть у любого из его сверстников. Не зная, что большую часть жизни он провел на открытом воздухе по соседству с лесоповалом, можно было бы предположить, будто он не вылезает из гимнастических залов и несколько часов кряду изматывает себе комплексом растяжек. Его моложавость удивляла. Суровый воркутинский край повлиял на него исключительно благоприятно, иссушил и освежил кожу куда эффективнее, чем какие-нибудь омолаживающие кремы сверхмодных салонов. Колотый словно законсервировался, старели только его руки, покрываясь некрасивыми морщинами.

Неслышно, несмотря на свои огромные габариты, вспорхнул со стула и малоулыбчивый детина и тяжеловато, недобрым взглядом посматривая на застывшего Куликова, направился в черневший проем двери. В кожаной черной коротенькой куртке, туго обтягивающей атлетические плечи, он напоминал неповоротливого грозного жука с крепеньким хитиновым панцирем. В левой руке обыкновенный «макаров», точно нацеленный в лоб.

У самой двери Назар Колотый обернулся, виновато хлопнул себя пальцами по лбу и бодро произнес: