— Они артисты, — спокойно сказала Амрита.

— Я не хочу, чтобы ты стала такой, как они. Я желаю, чтобы ты забыла о том, что была девадаси.

Амрита не ожидала услышать таких слов. Не значит ли это, что он стыдится ее прошлого?

— Я была девадаси на протяжении десяти лет и никогда не смогу об этом забыть. Тара — моя лучшая подруга, она мне почти как сестра. Ее история похожа на мою. Только Тара раньше нашла свое счастье. Ты прав, Камал хорошо знает храмовые обычаи и жизнь девадаси. Никто не способен понять меня так, как эти люди. Ты хочешь лишить меня единственных друзей!

Киран смягчился.

— Я не против того, чтобы ты с ними дружила. Но в остальном ты должна вести себя, как порядочная женщина.

У Амриты вырвалось:

— Как твоя жена?

Это было сказано не без иронии, но Киран притворился, что ничего не заметил.

— Главное достоинство Мадхур именно в том, что она истинная индианка. Преданная, послушная, скромная, верная…

— Ты ее любишь?

— По-своему. Она хорошая женщина, прекрасная мать. Но с ней часто бывает скучно, ее мир ограничен узкими рамками. В постели с ней никогда не испытаешь того, что можно испытать с тобой.

На лице Амриты появилось загадочное, чуть насмешливое выражение.

— И все потому, что я служила в храме. А ты хочешь, чтобы я об этом забыла!

— Я хочу, чтобы ты была только моей.

Амрита в волнении соскользнула с кровати и остановилась посреди комнаты. По ее плечам и груди стекал серебристый свет, ее тело было полно чувственной силы, взволнованный взгляд устремлен на Кирана.

— Что будет, если твоя жена узнает о моем существовании? — спросила она.

— Ничего. Есть вещи, которые не подлежат обсуждению. Мой долг — заботиться о Мадхур и детях, в остальном я волен поступать так, как считаю нужным.

Голос Кирана звучал равнодушно и твердо: его не волновали чувства законной супруги.

«Я вынуждена мириться с тем, что у Кирана есть жена, а Мадхур — с тем, что он имеет любовницу», — подумала Амрита.

На следующий день она отправилась к Таре и сообщила о том, что не сможет танцевать вместе с ней и Камалом.

— Тебе запретил Киран! — догадалась та.

— Да, — призналась Амрита, — и я вынуждена смириться с его решением.

К великому огорчению молодой женщины, Тара презрительно расхохоталась и заявила:

— Ты ведешь себя, как настоящая продажная женщина!

Амрита побледнела.

— Прошу тебя, Тара, не произноси таких слов!

— Почему, если это правда? Он платит тебе за то, что ты с ним спишь и выполняешь его требования! Не удивлюсь, если он запретит тебе приходить в наш дом и ты согласишься, потому что побоишься потерять содержание!

Амрита постаралась взять себя в руки. Она не желала ссориться с лучшей подругой.

— У тебя есть Камал, а мы с Аминой одни. О нас некому позаботиться.

— Ты сама в состоянии позаботиться о себе! — вскричала Тара. — Завтра мы танцуем на свадьбе. Пойдем с нами, и у тебя появится несколько десятков рупий!

Амрита покачала головой.

— Ты мне больше не подруга, — отрезала Тара. — Выбирай: или мы и Натараджа, или заминдар и его деньги!

— Тара! — в смятении прошептала молодая женщина, но та отвернулась, не сказав больше ни слова.

Амрита подождала еще немного, потом вышла из дома и побрела по улице, стараясь сдержать слезы. Она не ожидала такого удара и была близка к отчаянию.

В конце улицы ее догнал Камал.

— Не сердись на Тару, — сказал он, — она всегда говорит то, что думает.

Амрита вытерла слезы.

— Ты тоже меня осуждаешь?

— Вовсе нет. Отныне ты вольна распоряжаться своей жизнью. Тебе лучше знать, как нужно поступить. Просто Тара рассчитывала на твою помощь. Вчера она сообщила мне о том, что ждет ребенка. Она думала, ты заменишь ее, когда она не сможет танцевать.

— Вот как… Прости, я не знала.

— Ничего, я справлюсь один, — сказал Камал и улыбнулся.

Амрита вспомнила о том, что он так же улыбнулся ей, когда отец привел ее в храм, — тогда эта улыбка согрела ей сердце.

Молодая женщина внимательно смотрела на него. В тридцать лет Камал по-прежнему был строен и красив, и волосы все так же падали на плечи густыми смоляно-черными прядями. Но в его глазах уже не было того поразительного огня, каким они горели в те дни, когда он служил в храме Шивы.

Они пошли рядом.

— Ты не жалеешь? — спросила она.

Он понял.

— Нет. Я променял небесную звезду на земную и счастлив. А то, что искусство порой превращается в ремесло, так это неизбежно. Волшебство исчезает, остается реальность. В сезон дождей у меня сильно болела нога, но я выступал каждый день и улыбался сквозь боль, потому что нам нужны были деньги. Конечно, теперь мои танцы не похожи на священнодейственные танцы Натараджи, сотрясающие основы вселенной, танцы, способные восхитить и богов, и демонов.

— Стало быть, все уходит? — грустно промолвила молодая женщина.

— И возвращается. На смену нам в храм Шивы придут другие, те, что моложе и талантливее нас, но и наше искусство еще послужит людям.

Неожиданно он обнял молодую женщину и прижал к себе. Амрита уловила отзвук далекого прошлого, погребенного под обломками времени, почувствовала молчаливое понимание и поддержку.

— Тара не права, Амрита, я хочу, чтобы ты знала, что я это понимаю. Думаю, она тоже поймет и вы помиритесь, — отрывисто произнес он. — Я верю: рано или поздно ты вернешься и будешь с нами. Натараджа тебя не отпустит. И еще мне всегда хотелось тебе сказать: я рад, что у меня есть не только жена и дочь, но и ты.

Амрита поцеловала Камала. Не как любовника, а как друга.

— Я тоже рада, что у меня есть ты.

Он улыбнулся, и в его улыбке были теплота, свет и тень легкого сожаления о чем-то несбывшемся.

Камал оказался прав: очень скоро Тара явилась к Амрите с извинениями. Она не заговаривала о танцах. Сказала только, что, ожидая Уму, выступала едва ли не до шестого месяца и сейчас собирается сделать то же самое.

И все же Амрите чудилось, что их отношения изменились. Они будто оказались по разные стороны невидимой границы и перестали понимать друг друга так, как понимали прежде.

Никогда еще жизнь Амриты не была столь однообразной и беззаботной. Она имела достаточно денег, чтобы покупать себе и Амине все, что заблагорассудится, у нее было много времени, чтобы заниматься собой и дочерью, и очень мало желаний. Она быстро пресытилась бездельем и зачастую не знала, чем занять ум и тело. Если Амрита и упражнялась в танцах, то больше для того, чтобы не утратить своих умений, а вовсе не потому, что ей этого хотелось. Она не могла танцевать для себя самой — в этом случае танец утрачивал и жизнь, и смысл.