Когда-то давно Александра Павловна распахнула свою душу бессовестному игроку, который целый месяц поддерживал у юной жены иллюзию счастливой семейной жизни — на большее у него не хватило выдержки. А потом он принялся топить ассигнациями из приданого жены ненасытные печи казино.

Испуг женщины, оставшейся с новорожденной дочкой на руках без средств к существованию, как оказалось, помнился до сих пор и не давал ей спокойно предаваться нынешнему семейному счастью.

Танюшка страхов матери не знала, но влюбчивость и самозабвенность чувств почерпнула несомненно у нее. Впрочем, именно эта последняя черта проходила жесткую проверку: её возлюбленный возмущался и сокрушался по поводу поступка незнакомой ей женщины с пылом, который был так похож на любовный!

Мысль Тани металась в поисках выхода: устроить ему скандал, хлопнуть дверью или сделать вид, что её это ничуточки на интересует? Остановилась на последнем.

— Ты что это, меня не слушаешь? — наконец заметил и искренне удивился Ян. — Значит, я тут распинаюсь, рассказываю, что со мной случилось, а тебе все равно?

— Насколько я поняла, это случилось не с тобой.

— Не со мной, но с моей сестрой!

— Совсем недавно я слышала, будто ты — сирота.

— Сирота! И ближе её у меня никого нет! Когда я говорю "сестра", я имею в виду — как сестра.

"Вон как, ближе её никого нет!" — зло подумала Таня, но решила дотерпеть до конца.

— И что она такого сделала, эта твоя как сестра?

— Удрала с Черным Пашой!

У Тани будто гора с плеч свалилась. И она спросила почти равнодушно:

— Ты ничего прежде о нем не говорил. Кто это?

— Контрабандист, бандит, работорговец!

Таня тихонько вздохнула: как интересно живут некоторые люди! От одного слова "работорговец" её, например, бросает в дрожь. Словно подали вдруг голос ожившие страницы любимой книги. Ян же произносит эти слова походя, без трепета, без вкуса.

Конечно, ему не понять девушку, которая родилась и выросла в Москве, и все свои семнадцать лет прожила с мамой в одной и той же комнате, да и ту покинула лишь однажды: когда заболела брюшным тифом и карета "скорой помощи" отвезла её в больницу.

Сейчас Тане хотелось продлить время общения с Яном наедине — когда ещё представится возможность остаться им одним? Правда, в пустой комнате, где даже некуда присесть, долго не пообщаешься, потому Таня предложила:

— Давай постелим на полу старые газеты и сядем у печки. Так будет удобнее и слушать, и рассказывать.

Она, как и собиралась, села у печки, а Ян разместился напротив: ему хотелось видеть её лицо.

— Теперь можно не торопясь выслушать, что там случилось с твоей сестрой и кто такой Черный Паша, с которым она удрала. Как ты с ним познакомился?

— Хорошо, расскажу тебе все с самого начала. — он поджал под себя ноги, поерзал, устраиваясь и начал: — Мы шли с Марго по дороге и встретили циркачей…

Он осекся, недоверчиво вглядываясь в подчеркнуто спокойное лицо Тани, а она между тем с отчаянием думала: "Теперь ещё какая-то Марго!"

— Циркачи согласились нас подвезти. Правда, никому не дано заглянуть в свое будущее…

"Мне дано, — подумала Татьяна, — заглядывать в свое будущее, и я могу совершенно точно сказать: ты влюбишься в меня, Ян Поплавский, и будешь страдать от ревности точно так же, как я!"

— Налетели бандиты Черного Паши и забрали всех в плен.

— А как он выглядел, Черный Паша? — спросила Таня. Наверное, мужчину это интересовать не стало бы! Разве важно, каков он внешне?!

— А выглядел он надменным, самоуверенным, — нехотя сказал Ян, — весь в черном. Пашой его прозвали за то, что он туркам в гаремы сбывал русских женщин.

— Какой кошмар! — прошептала Таня, но голос её трепетал не столько от страха, сколько от необычности ситуации: работорговцы в двадцатом веке! Она думала, что такое было возможно лишь в древности! — Как же он ухитрился пробраться в Москву?!

— Приехал как все, наверное, — пожал плечами Ян. — Но надо же было так втереться в доверие, что его даже на работу в ОГПУ приняли! Светка в него влюбилась! Чего я ей только ни говорил, она все твердила: "Ну и что? Ну и пусть!"

— А ты сам в Светку не был влюблен? — как бы между прочим спросила его Таня.

— Я? В Светку? По мне, так она чересчур красива!

— Разве можно быть красивой чересчур? Никогда не слышала, что это повод для мужского безразличия.

— Наверно, я опять неточно выразился. Светлана всегда знала, что она красива и всегда старалась не прогадать. Потому она не просто жила, а как бы оглядывалась вокруг в поисках того, кто даст за её красоту повыше цену. Это не обязательно могли быть деньги — к деньгам она не была равнодушна, но и не считала их главными… Ее привлекал размах. Или возлюбленный должен был без памяти её любить, буквально не жалея для неё жизни. Или быть особо незаурядным. Или цель иметь повыше — вроде достать звезду с неба. Главное, чтобы не так, как у других женщин, а все — ради нее!

— А в тебе она ничего такого не нашла?

— Искала, но я не дался. И вообще, я к любви отношусь совсем по-другому. Я всегда знал, что свою девушку узнаю сразу: только загляну в её серые глаза! И не будет ни продавцов, ни покупателей, ни цены — будет общее бесценное чувство.

Таня покраснела, потому что в течение всей тирады Ян не сводил с неё глаз.

— Может, ты зря волнуешься о своей Светлане? Не маленькая, не пропадет.

— Не маленькая, — согласился он, — но как маленькая! ОГПУ её арестовало, так чего она, выйдя оттуда, удумала? Хочу, говорит уехать из ЭТОЙ страны! А разве у нас есть какая-то другая?

— Не волнуйся, может, она ещё и передумает.

— Как же, передумает! Утром чуть свет в общежитие заявилась, вещи Николая, покойного мужа, принесла. Мол, пригодятся. Сказала: прощай, не поминай лихом!

— Значит, она уехала? Что же ты вслед случившемуся злишься?

— Я сам не знаю, — вдруг успокоился он. — В глубине души я все-таки крестьянин. Всякая там ломка, перемена невыносимы для моего замшелого духа.

— Ну уж и замшелого! — хмыкнула Таня.

— А если честно, я просто к ней привык. Светка хоть и на год младше, а заботилась обо мне, будто старшая сестра. Даже когда замуж вышла, не переставала следить, чтобы у меня белье было чистое, чтобы я экзамены вовремя сдавал, чтобы не голодал…

Он настелил на полу газеты и переместился поближе к Тане, положив голову к ней на колени.

— Теперь, кроме тебя, у меня никого нет!

— А как же Алексей Алексеевич, — не выдержала справедливая Таня, — он же в тебе души не чает! И Виринея Егоровна только о тебе и говорит…

— А я, выходит, просто порядочный свинтус! — подвел итог Ян и положил её ладошку себе на глаза. — Говори, Танюша, говори все, что ты обо мне думаешь. Выдай мне, негодному.