— Ушел теперь, когда ты взяла на воспитание сироту?

— Это не главное, — Катерина смогла успокоиться, так что говорила почти равнодушно, — я прокормлю их и сама. Кое-что мне Дмитрий оставил, он не такой бессовестный, как ты думаешь. Просто он разлюбил меня…

Она поколебалась: рассказывать отцу все или нет? А вслух хохотнула:

— Пожалуй, скажу тебе, как было на самом деле. После этого ты и любить меня перестанешь!

Он не принял её шутки.

— Что бы ты ни сделала, я все пойму и буду любить тебя так же, как люблю сейчас!

Первенцев слушал молча, ни разу не перебив, а потом обнял и крепко прижал к себе.

— Ты любила его?

— Думала, что люблю, — вздохнула Катерина ему в грудь. — Оказалось, то болезнь, дурной сон… Теперь я не знаю, папа, что мне делать? В Швейцарии есть один мужчина, он зовет меня к себе. С Павлушей и Оленькой.

По лицу Первенцева пробежала тень, но он справился с собой.

— Я бы тяжело перенес разлуку с Пашкой. Да и к девчушке уже привык, признался он, — но дело не во мне. Я не слышу радости в твоем голосе при слове "Швейцария".

— Ты прав, — вздохнула, отстраняясь, Катерина. — Меня беспокоит только то, что я дала ему надежду… Но больше я не позволю себе плыть по течению. Я бы с удовольствием уехала куда-нибудь, пока все забудется. Знаешь, слова сочувствия, жалостливые взгляды и… тайное злорадство.

— Еще вчера я мог предложить тебе работу в торговой миссии в Италии. Теперь… Ты, конечно, об этом не подумала, но ведь мы не знаем, куда ушел Дмитрий, к кому? Остался в Москве или уехал из страны? От всего этого зависит, как там, — он показал пальцем вверх, — будут относиться к тебе. Может, у него хватит порядочности не бросать тень на твою жизнь? За границу у нас принято отправлять людей с безупречной репутацией.

— Я понимаю. Если все обойдется, возьму с собой и детей.

— А вот этого я бы тебе не советовал. Да ты и не сможешь, пока не удочеришь Оленьку. Я бы советовал тебе поторопиться, ты ведь ей не родственница. Отберут у тебя и поместят в интернат, как круглую сироту. Знаю, — кивнул он на движение Катерины, собравшейся возражать, — ты думаешь, что пока факт смерти Романовой точно не установлен… В цирке считают, что установлен. Свидетельству девушки-акробатки никто не поверил, сочли её видение психическим расстройством. А я, если честно, вполне с ними согласен: ведь не кукушка она какая, чтобы ребенка своего бросить. Небось давно бы объявилась… Пойди-ка в цирк, дочка, да возьми справку о её гибели — они тебе дадут, я звонил директору. И с удочерением я тебе помогу.

На глаза Катерины навернулись слезы.

— Папа, ты обо всем подумал. Как я тебе благодарна!

— Разве не сделал бы это для дочери любой отец? — пробормотал он и добавил уже другим тоном: — Если твоя подруга найдется, я первый похлопочу, чтобы все стало на свои места… А насчет Италии… Я думаю, вначале тебе нужно поехать туда одной.

— Детей оставить?

— Оставить. Со мной. С нами. Конечно, если ты настроена против Дуси, я справлюсь и один…

— Папа! Я и так себя ругаю: ревновала её к тебе, оказывается. Как маленькая! Глупо, да?

— Глупо, — согласился он, поднимаясь, — потому что от этого я не стану любить тебя меньше. Прости, Катюша, но мне уже пора. Сегодня я, скорее всего, вернусь домой поздно, а завтра утречком не спеша все обсудим. Лады?

Он уже выходил из квартиры, и в дверях столкнулся с Евдокией Петровной, которая от смущения замешкалась и непривычно долго закрывала за ним дверь.

— Доброе утро, Катерина Остаповна, я немного задержалась. Пусть, думаю, поговорят без помех!

— Как хорошо, что вы с папой у меня есть! — прижалась к домработнице Катерина. — Простите меня, если обидела вас!

— Не за что мне вас прощать, — растрогалась та, — понятное дело, дочь об отце беспокоится!.. А у вас здесь ничего плохого не случилось?

— От меня ушел Дмитрий, но пока я не решила: хорошо это или плохо?

— Слава тебе, Господи! — перекрестилась Евдокия Петровна. — Вы уж извините меня, Катерина Остаповна, но я всю дорогу молилась, чтобы дети были живы и здоровы!.. А с Дмитрием Ильичом все у вас наладится. Милые бранятся — только тешатся.

Катерина не стала её разубеждать: узнает все в свое время. Евдокия Петровна подвязала передник и захлопотала, готовя завтрак: через несколько минут по квартире поплыл запах жареных оладий. Вдруг Катерине показалось, что она слышит детский плач. Женщина метнулась в детскую. Оленька плакала, а разбуженный её плачем Павлик перелез к ней в кроватку и одной рукой прижимал к себе, а другой неумело гладил по голове.

— Не надо, пожалуйста, не плачь!

— Что случилась, Олюшка? — подхватила её на руки Катерина.

— Ах, тетя Катя! — совсем по-взрослому покачала головой малышка. — Я никак не могу увидеть свою маму!

— А как ты видела её раньше? — спросила Катерина, припоминая видения Ольги-старшей.

— Глаза закрою, — девочка зажмурилась, — и подумаю: где моя мама? И вижу, как она кормит Эмму или стреляет. А теперь ничего не вижу!

Она опять заплакала.

"Потому и не видишь, — подумала Катерина, — что нет её больше на белом свете!" А вслух сказала:

— Успокойся, маленькая, твоя мама уехала очень далеко, за высокие горы, вот они и мешают тебе её видеть!

— Как папу? — доверчиво спросила Оля: видно, и её мать рассказывала ребенку нечто подобное.

— Как папу, — тяжело вздохнула Катерина — устами младенца глаголет истина, — и спросила: — Хочешь, Оленька, пока твоя мама не приедет, побыть моей доченькой?

— Хочу, — подумав, сказала девочка, — только тебя я буду звать мама Катя, а маму — просто мама.

— Что же это получается?! — возмутился внимательно слушавший их Павлик. — Значит, Оля будет моей сестрой? Как же я тогда на ней поженюсь? Дедушка говорил, что брат и сестра не могут пожениться!

— Оля вырастет и не будет твоей сестрой. — успокоила его Катерина. Это только пока.

— Если на "пока", тогда я согласен, — солидно кивнул мальчик.

На работе Катерина решила никому ничего не говорить. И даже когда Людочка из соседнего отдела принесла ей бесплатные билеты на оперу "Иоланта" в Большой театр, взяла их, но посетовала, что в последнее время муж так часто допоздна задерживается на работе, что как бы не пришлось ей идти в театр с отцом, а про себя подумала: "Или отцу со своей невестой!"

Сегодня все будто сговорились так или иначе напоминать Катерине о её жизненной неприятности. Вызвали в бухгалтерию, где дотошно — в который раз! — записали все данные о её муже: где работает, год рождения, родственники… Кстати, он всегда писал, что родственников у него нет, а однажды, напившись, вдруг обмолвился о матери и сестре, живущих в Севастополе. Протрезвев, он так и не признался в том, что они существуют, а в свое оправдание пробормотал что-то вроде того, что выдает желаемое за действительное. Неужели он добровольно отказался от своих родных? Неужели она так плохо знала своего мужа? И почему сама так мало интересовалась его прошлым? Боялась услышать что-нибудь неприятное? В бухгалтерии она все же сказала по-прежнему: сирота.