Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, хорошо бы пробраться на борт судна, увидеться с Катей, вытащить ее… Эх, была бы дружина! Ладно, пока хотя бы присмотреться и, если повезет, подать какой-то знак… Записку! Чтобы Катя с профессором точно знали: на произвол судьбы их не бросили. А такая уверенность для узников означала бы очень многое. Одно дело догадываться и верить, и совсем другое — точно и наверняка знать.
Минут через пять Эльмунд явился, как и было велено, показаться. Что ж, неплохо.
Александр с удовлетворением оглядел мальчишку: узкие, недавно пошитые штаны с обмотками, башмаки крепкой воловьей кожи, плотно охватывающие ногу, длинная, добротной шерстяной ткани темно-зеленая туника с узким кожаным поясом, на котором болтались кошель, широкий — в красных замшевых ножнах — кинжал и костяной гребень. Гребень сей умывшийся до румянца парень явно использовал по назначению, наконец-то расчесав свои длинные космы, стянутые теперь тоненьким ремешком.
И конечно, плащ — длинный, темно-синий, с меховым подбоем. Не соболь и не горностай, но все же не кошка и не заяц — бобер. Да еще по подолу полосой узорчатая вышивка в виде звериных фигур да бронзовая застежка-фибула, тоже непростая — с рисунком. Недешевый плащик!
Сам хевдинг нарядился примерно так же, разве что поверх узкой туники надел еще одну — широкую, с короткими рукавами и вышивкой, а уж поверх нее накинул желтый с красным подбоем плащ. Круглую кожаную шапку Александр подарил Маргону: с детства не терпел головных уборов, даже зимой тяготился. И это российской зимой, со снегом, метелью, морозом, а уж про здешнюю-то дождливую зиму и говорить нечего.
Запасливый Маргон прихватил в дорогу припасов: навьючили на казенную лошадь аж две сумы.
Вот они, привилегии казенной службы: как правительственный чиновник граф великого гуннериха-наследника, Александр горделиво сидел в седле, вызывая зависть и преклонение окружающих. Лошади, а уж боевые кони особенно, были в те времена очень дороги и далеко не каждому хевдингу по карману.
Саша ехал на пегом жеребце — «лексусы» и «ламборджини» отдыхали! А Маргон с Эльмундом не менее гордо шагали рядом, налегке, без всякой поклажи.
— Эй, посторонись, посторонись! — в людных местах покрикивал Маргон — Дорогу господину королевскому графу!
Сторонились. Побаивались. И завистливо посматривали на жеребца.
~~~
Когда путники миновали восточные ворота, с утра плотно затянутое серыми облаками небо прояснилось, блеснуло солнышко, осветило дорогу, сжатые поля, оливковые рощицы.
На вершине одного из холмов Александр оглянулся: ах, до чего же красив Карфаген! Пусть даже несколько раз разрушенный и полностью отстроенный вновь. Можно себе представить, что тут было при пунах, в давно ставшие легендарными времена Ганнибала.
Александр ехал неспешно: не бежать же спутникам всю дорогу, задыхаясь и проклиная своего господина? Да и казенную лошадь сразу же загонять не следовало, мало ли, еще и пригодится!
Маргон ушел вперед, а Эльмунд все шагал рядом, щурясь от солнца и напевая какой-то мотив, кажется даже знакомый… Нет, определенно знакомый!
Точно!
— Ла исла бо-ни-та…
Песня Мадонны, затем перепетая французской певицей Ализе. Любимая песенка Кати…
Хевдинг повернул голову:
— Что ты там такое поешь, дружище?
— А песню!
— Я понимаю. А что за песню-то?
— Мне матушка ее в детстве пела. А ее научил отец.
Понятно. Ну, Ингульф, надо же, запомнил слова, правда, только одну строчку, и ту на припеве: ла исла бонита…
— Эльмунд, а про что эта песня? Ну, что слова значат?
— Не знаю, мой вождь. Какое-то древнее заклинание или прибаутка.
~~~
Ближе к полудню, как раз у дубовой рощицы, вдруг, словно из-под земли, возникли вооруженные копьями стражи: двое молодых и третий, постарше, с большими вислыми усами — начальник.
— Кто такие? Куда?
— Я — торговый агент, еду в Гадрумет. — С широкой улыбкой Александр спешился и протянул вислоусому заранее приготовленную для подобных случаев денежку. — Вот свернули, набрать во фляжки воды. Там родник где-то.
— Нельзя здесь сворачивать, — покачал головой страж. — Во-он там объезжайте. Где старый дуб, видите? За ним будет селение, там и разживетесь водицей.
Кивнув, Саша поворотил коня.
— А у них там воинов — по всему лесу, — догнал чуть поотставший Маргон. — Почти что за каждым кустом! И чего стерегут?
— Хевдинг! — Эльмунд поднял голову. — Так я проберусь, посмотрю?
— Опасно!
Вот уж этим своим восклицанием Александр еще больше распалил мальчишку.
— Ха! Это вам опасно, вы здоровые мужики, каким нечего в лесу делать. А я — другое дело. Если попадусь, скажу, пошел за хворостом.
— Неплохая идея, господин! — ухмыльнулся Маргон. — И впрямь, пускай посмотрит. Чем он рискует? Ну оборвут уши или дадут пару пинков, и то если попадется.
— Хорошо — Саша спрыгнул с коня. — Согласен.
— Ну, так я пошел. — Обрадованный Эльмунд тут же сиганул с дороги.
— Эй-эй! Постой-ка! — чуть подумав, почти сразу же закричал хевдинг. — Стой, кому говорю?! Упрямый мальчишка… Маргон, догони его, сделай милость.
— Сейчас, господин Александр.
Слава богу, подросток не успел далеко убежать, вернулся, удивленно хмыкнув:
— Что? Забыл чего сказать, вождь?
— Забыл?! — Александр хохотнул. — Нет, друг мой, это ты забыл. А ну-ка посмотри на себя. Какой у тебя плащ, туника… Не слишком ли шикарно для сбора хвороста?
— Ах да, — согласно кивнул Эльмунд. — Про это я не подумал. Ничего, сейчас…
Усевшись прямо в пожухлую траву, он вмиг скинул обувь и размотал обмотки, затем снял плащ, аккуратно повесив его на росший неподалеку куст.
— И все равно, — скептически ухмыльнулся Маргон. — Туника уж больно добротная. А не повалялся бы ты в грязи, парень? Ну хотя бы во-он в той луже…
Мальчик ощетинился:
— Я что, свинья? Сам валяйся!
— А ведь придется, — быстро вмешался в спор Александр. — Я думаю, Маргон совершенно прав: чем грязнее туника, тем меньше риска. Придется тебе поваляться, дружище Эльмунд!
— Ну, если ты так сказал, мой вождь…
Махнув рукой, подросток живенько сбросил пояс и, чуть постояв у лужи, со вздохом бросился в грязь. Возился, словно поросенок, только что не чавкал…
— Ну хватит, хватит, вылезай, — смеялся Маргон. — Ишь, понравилось!
Извалявшийся в грязи Эльмунд еще побегал между колючими кустами, так, чтоб висели клочья, потом оглянулся с усмешкой:
— Так? Теперь хорошо?