Безумием было чувствовать себя виноватой при сложившихся обстоятельствах, и тем не менее Дейдре было стыдно за себя.

– Я думала… Да ни о чем я не думала. Теперь мне жаль, что я причинила вам боль. Я не хотела делать вам больно, но мне не приходило в голову вас пожалеть. Все, чему меня научили, – это манипулировать людьми, и я отлично усвоила эту науку.

Баскин с шумом втянул ртом воздух. Когда он заговорил, было слышно, как ему больно.

– Вы… Вы не любите меня, да? Теперь я это вижу. Господи, что я сделал? Я погублен! Я погубил свою жизнь ради вас, и вы смотрите на меня всего лишь с жалостью! Мне не нужна ваша жалость! Мне нужна ваша любовь!

Баскин схватил ее за плечи и прижал к себе. Дейдре едва не потеряла сознание от боли. Нет, приказала она себе, не отключайся! Ты должна продержаться. Ты не должна дать ему утащить тебя в лес.

Когда Дейдре пришла в себя, то обнаружила, что находится в горизонтальном положении, что голова ее лежит у Баскина на коленях, что он гладит ее по волосам, заботливо убирает со лба упавшие на лицо пряди. Руки его дрожали. Она открыла глаза и посмотрела в его побелевшее лицо.

– Я убил вас. О, Господи! Я все загубил. Я убил вас, и теперь Брукхейвен убьет меня, и правильно сделает. Я заслуживаю смерти.

Сквозь туманную дымку Дейдре видела, как он поднял пистолет.

Нет! Она хотела закричать. Но не было слышно даже шепота. Она не смогла его остановить.

Вспышка ослепила ее. Лицо обожгло горячим пеплом, звук выстрела оглушил.

Голова кружилась. Накатила страшная слабость. Сил хватило только на то, чтобы откатиться от обмякшего Баскина, уткнувшись лицом в мокрую листву, устилающую землю.

Постепенно чистый запах мокрой земли вытеснил пороховую вонь.

Дейдре приподнялась на руках.

Она не смотрела на Баскина. Она не хотела видеть то, чего добилась своими манипуляциями. Дейдре была не единственной, кто поступал дурно. Она не была святой – брать на себя чужую вину не входило в ее планы, но она не была настолько грешной, чтобы не испытывать глубочайшее сожаление.

Баскин был одинок и психически нездоров, он не был особенно умен. Дейдре беззастенчиво пользовалась его обожанием, для того чтобы тешить тщеславие. Баскин не был хорошим человеком, его никак нельзя было назвать порядочным, и все же он не заслуживал такого конца.

Баскин ведь считал себя поэтом, и такой вот конец представлялся ему достойным поэта и романтика. Умереть вместе с любимой женщиной – чем не поэзия? Может статься, что его фантазия разыгралась настолько, что он подумал, что случится чудо, и то верховное существо, которому он приносил в жертву себя и свою любовь, оживит его. Как бы там ни было, теперь бедняга был мертв, и никто не узнает, что за мысли бродили перед смертью в его больной голове.

Вернуть ничего нельзя.

Можно лишь принять и идти вперед.

Именно так. И посему Дейдре должна выбраться из этого леса на дорогу, где ее найдут. Рано или поздно.

Дейдре приподнялась на колени, затем на ноги, схватилась за ствол росшего рядом дерева. Полная чернота. Никакого просвета. Фонарь разбился, когда Баскин произвел выстрел.

В иную ночь она могла бы дать глазам привыкнуть к темноте, и тогда луна и звезды помогли бы сориентироваться в пространстве, но в эту ночь небо было затянуто облаками, и моросил дождь.

Дейдре чувствовала, что дрожит. Чувствовала, как слабеют колени. Одежда ее промокла насквозь. Хочется верить, что это всего лишь вода.

Колдер шагал по дороге с Мегги на плечах. Он пытался бежать, но Мегги чуть не упала, и он отказался от бега в пользу быстрого шага.

Он потерял Дейдре, потому что позволил себе ее осуждать. Его гордыня ее погубила, ибо он самовольно наделил себя правом судить и вершить правосудие: судья и палач в одном лице. Люди несовершенны. Его отец был несовершенным. Его брат был несовершенным.

Но он сам оказался куда хуже их. Он посчитал, что его брат недостоин мисс Фиби Милбори, и решил сам заявить на нее права, хотя прекрасно знал о чувствах брата. Он изолировал Мегги от общества, потому что она не соответствовала его высоким стандартам. Он превратил в пленницу собственную жену, не успели их обвенчать, потому что она не заслужила его полного и безоговорочного одобрения.

Дейдре, как выяснилось, никогда его не предавала и никогда бы не предала! Теперь он это знал. Теперь, когда это знание, возможно, уже ничего не изменит.

Господи, только бы не было слишком поздно!

Колдером овладело отчаяние. Как бы ему хотелось повернуть время вспять, как бы ему хотелось быть другим человеком, который не позволил бы событиям развиваться так, как они развивались.

Колдер замер, не веря своим ушам. Неужели это перестук каретных колес? Он опустил Мегги на землю и вышел на середину дороги, размахивая руками.

Карета остановилась прямо перед ним, так близко, что он чувствовал теплое дыхание лошадей.

Возница почтительно приподнял головной убор.

– Заблудились, господин?

Не успел Колдер ответить, как из глубины кареты донесся оглушительный визг.

– Умберт, как ты посмел остановиться! А если он – разбойник? Не уйдет с дороги, так задави его колесами!

Колдер широко развел руки в стороны и подошел к окну кареты.

– Прошу вас, помогите! Мою жену похитили. С вашей помощью мы еще можем догнать похитителя!

Из-за шелковой занавески выглянула толстощекая сердитая женщина с тюрбаном на голове.

– Даже не мечтайте! Мы не желаем ввязываться в такие истории, верно, Гарольд?

Колдер попытался придать лицу просительное выражение.

– Прошу вас, господа! Каждая минута дорога. Задержка может стоить ей жизни!

– Умберт, трогай!

Возница поднял руки, готовый щелкнуть поводьями, но тут при взгляде на Колдера глаза его расширились от ужаса. Вернее сказать, смотрел он не на Колдера, а на то, что было у него в руке. Черный и блестящий, в руке его был разряженный дуэльный пистолет, выброшенный Баскином. Колдер поднял его и сунул за пазуху машинально, и сейчас так же машинально достал из-за пазухи. Колдер сам себе удивлялся. Оказывается, он вполне мог бы стать разбойником с большой дороги. Он вполне годился для этой опасной профессии.

– Увы и ах, – спокойно объявил он. – Придется все же забрать у вас карету.

С обочины, с той стороны, где он оставил Мегги, раздался сдавленный смешок. Дочка его так и не научилась себя вести, несмотря на все уроки этикета, на которые было потрачено столько времени и денег. Ничего не поделаешь.

– Господа, прошу выйти вон, – приказал Колдер, взмахнув пистолетом.

Худощавый мужчина маленького роста помог выбраться своей большой, страдающей одышкой жене. Колдер обратился к вознице: