Зашли на собрание, где Лида Халина вручала молодым животноводам комсомольские путевки. Было торжественно и скучновато, пока Хвощ не взял в руки принесенную кем-то из хлопцев гармонь. «Три танкиста, три веселых друга», — взвилась над притихшей вечереющей землей задорная боевая песня.

— Как хотите, Владимир Лукич, завтра выписываю себе комсомольскую путевку, — сказала на обратном пути Лида. — Лучше поменьше дело, да свое, по силам.

— Выписывай и мне, — согласился Владимир.

— Что выписывать? — не поняла Лида.

— И мне, говорю, выписывай путевку, — вполне серьезно повторил Владимир. — Я бы тоже, как Хвощ, своими руками… А насчет «поменьше» — еще вопрос, дорогой товарищ, всякое дело по-своему велико, тут ранги, пожалуй, не годятся. Пусти меня к рулю, Геша, — повернулся к шоферу. — Вот ты счастливый человек, правишь вполне осязаемым механизмом.

Володя умел водить машину, еще во Взгорье катал Валентину на «газике» Дубова. Но тут он так лихо закрутил руль, что у Валентины замерло сердце: вывернет! Как пить даст, вывернет сумасшедший Володька всех их прямо в дорожную пыль!

Геша сидел спокойно, у Лиды восторженно сверкали глаза — доняла Володьку, довольна. Однако и Валентина через какие-то минуты успокоилась — машина слушалась Владимира беспрекословно. Да ей и самой понравился этот стремительный полет через синеющую ранними сумерками степь, которая распахивала перед ними все новые дали.

Дома, за поздним торопливым ужином, Владимир вдруг сказал:

— Забила мне мозги эта Халина, «свое дело, свое»… Черт знает, свое ли я делаю дело. Столько всего, мыслью не успеваю охватить! А еще бумаги, совещания… не терплю я сидячки, Валя, свернул бы порой всю эту говорильню, да кто разрешит? Иван Иванович первый на дыбы встанет… Но самое главное — нет времени людей выслушать, присмотреться к обстоятельствам, рассудить. У меня их тысячи — судеб, но ведь у них-то, у каждого, одна-единственная, неповторимая, своя судьба. Хотя в нашем деле вообще границ нет, сколько ни делай — все мало, чего ни достигни — все не предел. Но и это опять же не оправдание…

5

…До того напряженными бывают порой дни — не вздохнешь. Дежурство по школе — раз. Заняты все шесть уроков. Потом — работа на продленке в четвертых классах, занятие клуба «Бригантина». А еще надо подготовить отчеты: Валентина возглавляла первичную организацию педобщества, председательствовала в школе от районного общества книголюбов. Отчеты пришлось делать в большую перемену, она попросила подежурить за себя Нину Стефановну. Рядом, за соседним столом, ворчливо корпела над отчетом по обществу охраны природы Алла Семеновна. Заглядывала в свой личный план, выискивала что-то в испещренной небрежными записями тетради.

— Даже не знаю, какие относить сюда лекции, — пожаловалась она Валентине. — Вот я прочла целый цикл для родителей о приобщении детей к сельскохозяйственному труду. Как вы думаете, совпадает?

— По-моему, совпадает. Хотя эти ваши лекции записаны у меня в плане, как педагогические, — усмехнулась Валентина. — Стоит ли дублировать?

— Эти — по педагогическому обществу, другие — по обществу «Знание», мне-то что остается? — рассердилась Алла Семеновна. — Навырастали эти общества, как грибы в дождливую погоду. У Нины Стефановны — общество охраны памятников, Евгения Ивановна что-то делает по линии хорового общества… Вот вы, Иван Дмитриевич, не прочли ни одной лекции по охране природы, — упрекнула она физика, который вносил записи в классный журнал. — Придется вас включить в список неактивных по этой линии.

— Я выступаю по одной линии — как учитель, — хмуро отозвался тот. — По-моему, чем дробить общественно-просветительную работу по разным так называемым линиям, лучше объединить все под эгидой общества «Знание». Пусть бы создали подотделы, что ли. Во всяком случае, не размножали бы столько никому не нужных бумаг. Да и врете вы в своих отчетах, Алла Семеновна, — заявил сердито. — Растаскиваете одну лекцию на три бумажки, получается тройной обман.

— Почему вы все время придираетесь ко мне, Иван Дмитриевич? — вспыхнула Алла Семеновна. — В конце концов, вы мужчина, это просто некрасиво с вашей стороны! — Смахнув бумаги в ящик стола, она выбежала из учительской. Физик что-то яростно писал в журнале, слышно было, как чиркает по плотной бумаге сухой стержень шарикового карандаша.

— Вы еще не пошли извиняться, Ванечка? — немного помедлив, спросила Валентина.

— Вы мне говорите? — недоуменно обернулся физик. — Я должен извиниться? В чем?

— Да, такие мы воспитатели, — не глядя на него, сказала Валентина. — Не уважаем ни себя, ни других.

— Я должен ее уважать? А она уважает кого-то? — вскипел физик. — Да когда я слышу, как она детям нотации читает, зажал бы уши и вон из школы от стыда! А эта несчастная история с Вячеславом Чуриловым — что она, любит его? Морочит голову, и кому — обиженному судьбой человеку! Посмотрели бы вы, как он пробует без палочки ходить… как ждет ее возле школы часами! Дети — и те стесняются на него смотреть!

— Просто у них больше такта, Иван Дмитриевич, дети более чуткий народ, чем мы, взрослые… Поступить грубо в ответ на грубость — не наилучший способ общения. А насчет Славы — если они любят друг друга, поженятся?

— Вы сами не верите в то, что говорите! Но если на самом деле Алла Семеновна решится на такое, тогда я первый ей в ноги поклонюсь, за все попрошу извинения. А пока…

— А пока она шпыняет, вы шпыняете. Унижать женщину только потому, что она не такая, как вам хотелось бы, стыдно, Ванечка, и вовсе не по-мужски. — Говоря, Валентина и о себе думала, о своем двойственном отношении к Алле Семеновне, о том, как трудно иногда проявлять терпимость к вздорным ее выходкам… — К тому же нас, учителей, армия, а в армии, как вы понимаете, не каждый герой, но солдат — каждый. И раздоры нас только ослабляют, в борьбе за детей мы должны быть едины. Для вас, я думаю, это не откровение. Разве не так?

Она встала, благо прозвенел звонок, пошла в четвертый «в», заглянув прежде в кабинет биологии. Алла Семеновна уже начала урок. Вот с кого все сходит, как с гуся вода… А со Славой у них пошло на открытую, может, действительно поженятся.

Ей вдруг показалось, что пахнет паленым. В самом деле — по коридору от парадного входа медленными струями наползал дым. «В парадном — макулатура!» — с ужасом вспомнила Валентина и бросилась туда, где все гуще, чернее клубились завитки дыма. Из другого коридора выскочила техничка с ведром воды, от своего кабинета спешила Тамара Егоровна… Одно из стекол внутренней двери было разбито, хотя сама дверь заперта на замок. Видимо, кто-то из ребят бросил туда спичку. К счастью, только что загорелось, хватило вылитого техничкой ведра воды. Тамара Егоровна приказала завхозу немедленно вставить стекло. «Кто