«На основании данных психологического анализа, — заявлял он, — может быть с полной точностью установлено, что идея бога представляет собою не абстракцию мысли, а выражает подлинную действительность сверхчувственного бытия, как личности. В изучении природного содержания человеческой личности мы получаем самое достоверное знание, что есть другой мир, кроме мира физического, и есть другое бытие, кроме бытия условного, потому что человек сам принадлежит к этому другому миру и в себе самом отражает это другое бытие» (там же, с. 409). Профессор духовной академии ссылался на данные психологической науки, якобы свидетельствующие о том, что процесс сознания по самой своей природе есть процесс хаотический. Только божественное начало личности объединяет психические явления, формирует из их хаоса разумную творческую деятельность. Тем самым и определяются границы естественнонаучных методов в психологии, применимых лишь к исследованию отдельных психических явлений.

Естественное для каждого человека отношение к жизни — ее желанность и страх смерти — представляется теологом как то присущее человеку свойство, тот психологический механизм, на котором покоится учение христианства о бессмертии души. Основное противоречие бытия человека — конечность его физического существования и бесконечность духовного. Хотя организм, как заявляет богослов, принадлежит внешнему миру, а не личности, разрушение органической жизни переживается ею как разрушение собственной жизни, а потому возникает страх смерти. Учение о бессмертии души дает решение этого противоречия человеческой жизни — смертности организма человека и бессмертия личности, души.

Все эти рассуждения, как и вся книга Несмелова в целом, выполняет ясное социальное задание, противопоставляет духовные ценности физической жизни. Физические потребности отметаются для освобождения личности, так как этого требует, по словам богослова, собственная природа личности, ее духовное начало во имя будущей внеземной жизни, своего бессмертия. Этим на новый лад утверждалось старое религиозное учение о душе, столь нужное господствующим классам. Так церковные теоретики искали способы обоснования религии и религиозной пропаганды.

Привлекали внимание богословов и биогенетические теории, которые на рубеже нового века приобрели популярность в западноевропейской психологии. Богослов Алексей Введенский, рассматривая религиозную веру как прирожденное свойство человека, писал о биогенетическом законе жизни нашего духа (Введенский, 1899). «По силе этого закона, — уверял он, — как бы далеко фактически человек не уклонялся от религиозных основ своей жизни, он не может изгнать из своей памяти мысль о них совершенно. В известном смысле можно сказать, что человек не может не верить. Многообразными и многоразличными голосами единой и неделимой в своей сущности совести, хотя и проявляющейся под разными формами (совесть религиозная, нравственная, художественная, научная, общественная и т. д.), бог непрестанно напоминает о себе человеку.» (Введенский, 1902, с. 37).

Введенский противопоставлял эмоциональную сторону веры разуму и в этом психологическом качестве веры видел ее силу. «Религиозная вера есть чувство согласия нашей жизни с жизнью Абсолютного или иначе — чувство живого мистического общения с ним» (там же, с. 94).

Богословы в первые десятилетия нового века много занимались вопросом о союзе религии и науки, стремясь показать возможность их сосуществования и в то же время ограничить сферу действия научной психологии. Епископ Анастасий, выступив в 1912 г. с приветственной речью на торжественном открытии Психологического института при Московском университете и благословляя новый научный институт, указал, что наука не должна посягать на познание сущности души, должна помнить свое место. «Стремясь расширить круг психологических знаний, — говорил Анастасий, — нельзя забывать о естественных границах познания души вообще и при помощи экспериментального метода в частности. Точному определению и измерению может поддаваться, так сказать, внешняя сторона души, та ее часть, которая обращена к материальному миру, с которым душа сообщается через тело. Но можно ли исследовать путем эксперимента внутреннюю сущность души, можно ли измерить ее высшие проявления?.. Кто дерзнет экспериментально исследовать религиозную жизнь духа? Не к положительным, но к самым превратным результатам привели бы подобные попытки» (Речи и приветствия., 1914, с. 1–2).

Вслед за книгами Несмелова и Введенского одна за другой вышли книги профессора Московской духовной академии М. М. Тареева, объединенные затем в 4 тома «Основ христианства» (Тареев, 1908). У него была четко выявлена направленность всех предлагаемых новаций на борьбу против распространения атеизма, против марксизма, против передовых идей в науке и против материалистической психологии как одной из главных опасностей. Борьба против материалистической психологии осуществляется путем психологизации христианского учения.

В чем же была суть этой психологизации христианства и что она давала церкви? С одной стороны, можно было показать, что христианская религия (точнее, православие) имеет психологические основы и, следовательно, незыблема. Тут богословам пригодилась заимствованная у естественных наук терминология, придававшая современность и наукообразность их новым сочинениям. Они вводили понятие религиозного опыта, заявляли, что религиозное знание есть теоретическая организация или систематизация религиозного опыта. Тенденция опоры на «положительные науки» (создание видимости согласия с наукой), начатая епископом Никанором, теперь дополнилась видимостью анализа психологических особенностей личности. С другой стороны, церковь была не прочь сама воспользоваться научными знаниями и показать, что учет психологии верующих открывает возможность связать с религиозным воздействием всю область мотивов человеческого поведения, а значит, получить способ управлять массами на основе признания детерминации поведения внешними воздействиями, хотя прикрывалось все проповедью связи личности с богом и зависимости ее от бога.

Тенденция психологизировать основы религии вызвала споры среди церковников. Церковная и светская печать немедленно отозвалась на многотомное сочинение Тареева похвалами и осуждениями. Один из популяризаторов этого труда считал его заслугой введение в богословие «области живой психологии», он хвалил автора за то, что тот дает «психологию живых фактов», что он применяет «опытный метод», утверждает, что опора христианского «ведения» состоит в «духовном опыте», а не в догмах (Смирнов, 1914, с. 49). Взгляды Тареева противопоставлялись взглядам В. Соловьева. Идею царства божия как полноты человеческой жизни В. Соловьев связывал не только с отношением личности и бога, но и с социальными и политическими отношениями, предел которых — воссоединение через Христа с полнотою божества.

Критики Тареева были против новых принципов, психологизирующих богословие. Споры богословов позволяют судить о том, как перестраивалась в новых социальных условиях развивающегося русского капитализма церковная система, преследуя неизменную цель — держать под своим воздействием массу верующих.

Тревога перед ростом атеизма все более охватывала церковь. Рост атеизма был прямо связан с распространением марксизма. Антирелигиозная пропаганда становится делом марксистских кружков Российской социал-демократической рабочей партии. Партийная печать помещает материал, разоблачающий деятельность церковников. Церковь не могла не видеть и не учитывать подъема революционного сознания, все увеличивающегося влияния марксизма. После первой русской революции она прилагает немало стараний, чтобы восстановить свое влияние на народные массы. Идет обновление философско-религиозного учения и изменение тактики борьбы церкви с материализмом, обретающим силу в марксизме.

Нельзя