Я изумленно склонился над подписью Прорицателя, чтобы рассмотреть то, о чем говорил Марко, и убедился, что над буквами е, d s, а и t действительно стоят точки, не являющиеся частью этих букв.

— Теперь видите? Из этих букв и буквы r можно составить слово destra. Правая. Это и есть недостающее разъяснение.

Это было восхитительно. Леонардо сделал то, что никому из нас и в голову не приходило: объединил в одну задачу карту жрицы с загадкой из писем Прорицателя в Рим. Интуиция или гениальное видение?

— Дальше все очень просто, падре. Согласно учению Ars Memoriae именно руки всегда указывают число в любой задаче. А на этой карте, как видите, изображены две руки, которые показывают разное количество пальцев. И если ваш человек говорит нам, что следует предпочесть правую руку, то это потому, что число его имени пять.

— Ars Memoriae? Ты тоже в этом разбираешься?

— Это одна из самых любимых дисциплин Леонардо.

— Полагаю, теперь мне следует искать монаха, буквы имени которого дают в сумме это число, не так ли?

— В этом нет необходимости, — произнес Марио как нельзя более надменно. — Мастер Леонардо его уже нашел. Его зовут Бенедетто[60]. Он единственный в Санта Мария, чье имя соответствует этой сумме.

Бенедетто? Видимо, я изменился в лице, потому что Марио теперь смотрел на меня во все глаза. Бенедетто?

Человек с единственным глазом, как тот, что изображен на поясе жрицы.

Столь очевидная ирония обезоружила меня.

Как же я раньше этого не увидел? Как я не сообразил, что одноглазый, будучи доверенным лицом приора, имел доступ ко всем тайнам монастыря? Лишь он один проявлял агрессию, нападая на Леонардо. Разве это открытие не соответствовало тому, что я знал о Прорицателе, в котором я угадывал отрекшегося ученика тосканца? Или не его облик обрел апостол Фома в «Вечере» — неоспоримое доказательство его давней принадлежности к организации маэстро?

Я обнял Марио. Передо мной стоял ныбор: следует мне преследовать убийцу брата Александра или же я должен обрушиться на этот оплот сбившихся с пути праведного христиан.

Брат Бенедетто чихнул над ночным горшком и сплюнул еще один сгусток крови. Выглядел он плохо. Очень плохо. Одноглазый монах без сознания, босой шесть часов пролежал на снегу под открытым небом на равнине Санто Стефано. Ему было трудно дышать, он кашлял. Легкие заполнились слизью, и ему становилось все труднее двигаться.

По настоянию приора он наконец явился в монастырскую больницу. Там его уложили в постель, изолировали от остальных больных, прописали ароматические ингаляции, ежедневные кровопускания и принялись истово молиться за его выздоровление. Но сон Бенедетто оставался беспокойным, а температура неумолимо повышалась, внушая опасения за его жизнь.

В последний день января, изнуренный болезнью, самый необщительный из монахов Санта Мария попросил, чтобы его соборовали. Вторую половину дня он метался в бреду, произнося невнятные фразы на неизвестных языках и заклиная своих братьев предать огню трапезную, если они хотят спасти свои души.

Соборование проводил брат Никола Цессатти, декан, отдавший монастырю пятьдесят лет своей жизни, старинный друг Бенедетто. Перед соборованием он умолял друга исповедоваться, на что одноглазый ответил отказом. Он не произнес ни слова о том, что произошло на Санто Стефано. Все уговоры остались без ответа. Приору также не удалось вытащить из него ни слова о моем местонахождении, уже не говоря о таинственном нападении.

Последующие несколько дней прошли в полном смятении. Это может показаться странным, но от брата Джорджио тоже оказалось немного толку. Он почти ничего не помнил о странных монахах в черном. Старик был близорук, да и преклонный возраст сказался. Поэтому, когда он принялся рассказывать об устроенной Бенедетто поножовщине, это списали на слабоумие. Джорджио положили в больницу Санта Мария, в то же крыло, что и Бенедетто, с обморожением рук и простудой, от которой он на удивление быстро оправился.

Что касается моего третьего спутника, брата Мауро, то он провел несколько последующих дней в полном молчании. Он был молод, поэтому холод не причинил ему вреда, но после возвращения в монастырь он более не выходил из своей кельи. Окружающих приводил в ужас его потерянный взгляд. Он отказывался принимать пищу и был не в состоянии удерживать внимание на том, что ему говорилось. Могильщик повредился в уме.

Именно брат Джорджио сообщил приору об ухудшении в состоянии падре Бенедетто. Это произошло во вторник, тридцать первого января. Монах нашел приора в трапезной. Тот вместе с Леонардо разглядывал последние изменения в «Вечере».

После погребения донны Беатриче и моего исчезновения тосканец с редким воодушевлением вновь принялся за работу над фреской. Ему вдруг срочно потребовалось ее закончить. В этот день он нанес заключительные мазки на юное лицо Иоанна, и теперь с гордостью демонстрировал дело своих рук приору, взиравшему с недоверчивым видом.

Апостол вышел изумительно. Ниспадающие на плечи белокурые волосы, смиренно опущенные глаза и склоненная вправо голова. Его лицо излучало сверхъестественный волшебный свет, приглашающий к созерцанию и мистическим переживаниям.

Войдя в трапезную, Джорджио услышал укоризненный голос приора:

— Мне сказали, что для этого портрета вам позировала девушка.

От двери Джорджио не было видно, что маэстро улыбался.

— Слухи распространяются быстро, — иронично ответил он.

— И летают дальше, чем ваши деревянные птицы.

— Ну что ж, приор. Я не буду этого отрицать. Но, прежде чем сердиться на меня, вы должны узнать, что я использовал девушку лишь для того, чтобы придать любимому ученику определенные черты.