«А ведь был бы жив этот иракский диктатор-изувер, и все было бы нормально… ну, или почти нормально, – размышлял Мохаммед. – Да, он казнил шиитов, травил газом курдов, но держал в железной узде деспотизма всех этих моджахедов. Потом пришли янки и привели с собой коалиционные войска, свергли и казнили Саддама, но не смогли создать власть, которая бы навела в стране порядок. И джинн мщения и ненависти вырвался из реторты с этикеткой «Ирак», перешагнул госграницы и уже в качестве самостоятельной террористической силы ввязался в гражданскую войну в Сирии, метастазами подпольных вооруженных бандитских формирований и тайных ячеек проник во многие мусульманские страны, взрывами, убийствами и захватами заложников отметился в цивилизованных демократических государствах». Нет, Мохаммед не был поклонником Саддама Хусейна. Отец, дядя, старший брат и другие родственники сражались с войсками этого тирана во время ирано-иракской войны, кое-кто из них даже не вернулся домой. Но никому и в голову не могло прийти, что скоро на обломках разрушенной страны появится террористическое государство, спаянное радикальными идеями суннитской ветви ислама, и он, шиит, перспективный ученый, окажется в самом пекле этих событий.

Вспоминая своей обуглившейся памятью далекое и не очень далекое прошлое, Мохаммед всячески пытался вычеркнуть из сознания отдельные события, которые пришлось пережить совсем недавно. И если это удавалось днем, когда надрывная пахота, усталость и голод стирали в пыль даже добрые воспоминания о семье, друзьях, научно-исследовательской работе, то ночью только что пережитые кошмары возникали из полудремного небытия и терзали его сознание в своих жутких, липких объятиях.

Никогда не забудет он день, когда ему приказали рыть большую могилу. Несколько человек пленников в изодранной, живого места не осталось, форме солдат армии Башара Асада вповалку лежали у стены сарая для овец. Их самих не заставили рыть себе могилу только потому, что лопаты и кирки просто вываливались из омертвелых рук, изувеченных боевыми ранениями и нечеловеческим садизмом, а искромсанные побоями спина и грудь представляли замешанную на крови кашу из мяса, песка и земли. Когда яма была готова, их, по разбойничьей традиции, поставили на колени вдоль могильной насыпи.

– Подойди сюда, – приказал один из полевых командиров.

Мохаммед устало поднялся и подошел к бандиту.

– Я хочу проверить твою преданность Исламскому халифату. Вот, держи.

С этими словами он снял с плеча свой автомат, передернул затвор, загнав патрон в патронник, отстегнул рожок и протянул АК-47 Мохаммеду.

– Здесь один патрон. А это, – он мотнул головой в сторону несчастных у края могилы, – шииты, твои братья по вере. Облегчи одному из них мучения, помоги быстрее встретиться с Аллахом. Тут близко, не промахнешься, а потом я решу, что делать с тобой.

Мохаммед затрясся всем телом… «Господь наш! Не взваливай на нас то, что нам не под силу… – Он едва шевелил онемевшими губами. – Нет-нет, только не это…» Он готов зубами выгрызать из земли камни, таскать мешки с песком, выгребать нужники, но только не убивать.

– Не хочешь? – с издевкой спросил бандит.

– Я никогда не держал в руках оружия… – мямлил он, заикаясь. – Никогда не стрелял и не убивал…

– Тогда вместе с ними мы казним тебя.

В Мохаммеде вдруг взъерошилась, нет, не смелость, а какая-то пропитанная давней злобой и ненавистью дерзость.

– А кто же для вас могилы будет копать?!

Видимо, бандит не понял двусмысленный подтекст фразы.

– Завяжите ему глаза и поставьте рядом с этими, – приказал он, мотнув головой в сторону ямы.

«Все, вот мой последний день и час… Помоги мне, Аллах, всемилостивый и всемогущий… Защити от проклятого сатаны… Да обрушится на этого шайтана гнев божий, подобно песчаной буре…» – чехарда молитв и мыслей мелькала в голове, пока ему завязывали глаза.

Подгоняемый автоматным стволом, Мохаммед семенил, ничего не видя, торопливо нащупывая землю ногами и стараясь только не упасть.

– Стой! – скомандовал бандит, который шел рядом. – Кругом! Подними правую руку. Вот так…

С этими словами он развернул обращенную вниз ладонь своей жертвы на девяносто градусов, ребром к земле.

– Держи! Пальцы шире!

Его голос заглох в звуке выстрела, и невиданной силы боль обожгла ладонь Мохаммеда, молнией разрубив все тело от руки, через голову и до пят. Он рухнул на колени, скорчившись, прижал к груди кулак, из которого хлестала кровь, и обхватил его левой ладонью. Где-то далеко, на задворках угасающего сознания понял, что не может нащупать указательного пальца… Только кровь – горячая, липкая…

– Ну вот, – издевательски проскрипел палач. – Копать ямы ты сможешь, а хорошо стрелять – никогда! – И, повернувшись спиной, крикнул кому-то: – Обработайте ему руку, без наркоза…

Что было потом, заложник уже не помнил, от болевого шока он потерял сознание. Сколько был в забытьи – тоже не знал. Несколько дней его не трогали и даже чуть-чуть получше кормили, хотя, как и раньше, – только раз в сутки… Затем дали легкое, в общем-то пустяшное занятие – пасти овец и коз. Крадче от хозяев ему иногда удавалось подоить коз и побаловать себя молоком. Это было великое наслаждение, достойное Бога. Но вскоре продолжились прежние мучения с рабской, самой тяжелой и грязной работой.

Однажды вместе с большим отрядом моджахедов он неожиданно попал под авиаудар американской авиации. Это был ад, сошедший с небес на землю. Для многих бандитов тот день оказался последним. Когда загрохотали взрывы и земля болью вздыбилась из глубоких воронок-ран, Мохаммед бросился в какую-то неглубокую, от смерти не спрячешься, канаву. Но ему повезло. Рядом, на краю его рытвины живым бруствером упал один из бандитов, заслонив пленника собственным телом. Мохаммед лежал ничком, закрыв голову руками, и только слышал, как над ним проносился веер осколков. Когда все стихло, он приподнялся и взглянул на боевика. Аллах всемогущий! Перед ним лежал тот самый ублюдок полевой командир, который несколько недель назад отстрелил ему указательный палец! Он был жив, тяжело и прерывисто дышал. Его грудь, живот, ноги и лицо были густо залиты кровью. Чуть приоткрыв уже набухавшие смертью веки, он взглянул на Мохаммеда и узнал его…

Не понимая, что делает, пленник выскочил из своего укрытия и… заорал что есть сил, призывая на помощь. Но те, кто остался жив – раненые и контуженые бандиты, оглушенные неожиданным авианалетом, – только стонали в ответ. Тогда Мохаммед взвалил бандита на спину и по завалам домов, через огонь и дым пожара, потащил его из разрушенного квартала. Вскоре он почувствовал, что ему стало легче. Оглянувшись, он увидел, что нести тяжелую ношу помогает пожилой бандит, подхвативший за ноги своего командира. Мохаммед узнал его: это был Реза, он служил в полевом медпункте и, выполняя приказ, перевязывал на изуродованной правой руке рану на месте отстреленного указательного пальца.

– Иди направо! – крикнул он. – Там больница…

Мохаммед послушался, и метров через сто пятьдесят увидел что-то похожее на аптеку или кабинет частнопрактикующего врача. Выбив пинком дверь, Реза ворвался в чистую, с белым кафелем и стеклянными шкафами комнату.