Они решили переселиться ближе к побережью. Самым удобным местом для поселения было место, где хоронили останки убитых испанцев. Но индейцы, в отличие от белых, не ставят на старые могилы новые дома. Они миновали кладбище и расположились напротив отвесной каменной стены.

Потекла унылая, бесполезная жизнь, которая никого не радовала, никого не бесила, никого не обманывала.

На Фрэсиса Крейга наткнулся индейский мальчик, бродивший по побережью в поисках парусины и обломков рангоута. Следом за мальчиком шла его сестра и старуха лет шестидесяти.

Крейг лежал лицом вниз, уткнувшись в крупную гальку.

Вокруг него кружились мухи и садились ему на лицо. Зубы стиснули кусок парусины, а большие, сильные руки, сведенные судорогой, сжимали древко нок-реи. Волосы и лохмотья одежды, пропитанные кровью и соленой водой, уже высохли, из чего индейцы заключили, что он лежал на берегу со вчерашнего дня, когда прекратился шторм. Высохла кровь на лбу. На левом плече была глубокая рана, а кисть левой руки сильно разбита, на большом пальце рваный порез. Края пореза разошлись, открывая кость, белую, как свежеочищенный от коры прут.

Мальчик присел на корточки и попытался вытащить из-под Крейга парусину, однако она была крепко зажата у него в зубах. Мальчик осторожно потянул парусину на себя, и голова Крейга шевельнулась, но зубы не разжались. Тогда мальчик дернул сильнее. Старуха резко крикнула на него и оттолкнула.

Глаза Фрэсиса Крейга медленно открылись. В затылок светило солнце, а воздух был неподвижен, как в наглухо заколоченном ящике.

Зеленые деревья, белые скалы, желтый песок, море — это боль.

Он захрипел, сжимая зубами парусину, и вновь потерял сознание.

Старуха что-то сказала, они втроем перевернули Крейга на спину и положили на парусину, затем взялись за свободный край и волоком потащили Крейга, словно лодку.

До того, как они приволокли его к первым деревьям, Крейг два раза сползал с парусины и один раз приходил в себя, чувствуя лопатками острые камни, клубни травы и бугры. Он видел вдалеке бухту; скалы, облепленные гнездами чаек; широкую, желтосерую полосу побережья, уходившую вдаль и неожиданно пропадавшую в том месте, где берег острова закруглялся; высокую, зелёную стену леса, до которого не могли достать волны самых жестоких штормов.

Второй раз он пришел в себя в тени деревьев. Слышал тяжелое дыхание старухи и глубокий, сухой кашель девочки, которая, видимо, была больна. Мальчик не издавал ни звука. Иногда они бросали край парусины и молча отдыхали. Девочка опускалась на корни деревьев, а старуха и мальчик отдыхали стоя.

Наконец, между кронами деревьев показался просвет. Лес кончался. В полумиле от него громоздились скалы. Между скалами и лесом лежала низина, защищенная от ураганов со всех сторон. Её восточная часть была покрыта крестовыми воронками и коричневыми жилами латерита. В западной части воронки постепенно пропадали, уступая место высокой траве.

Здесь было расположено маленькое индейское селение из восьми хижин и двенадцати шалашей. Хижины строили ближе к лесу и ставили так, чтобы опорой им служили деревья. Вход зашивали парусиной, найденной на побережье.

В селении никто и не подумал помочь старухе.

Крейг был без сознания. Его затащили в хижину, переложили на серую шкуру, а парусину унесли. Было душно и пахло древесной соломой. В углу стоял лук и десяток стрел. Посреди хижины лежало бревно, длиной в четыре фута.

Через полчаса старуха принесла воду, раздела Крейга и смыла кровь. На бревне разделала лист тропического кактуса, удалила шипы и приложила к ранам.

Очнувшись, Крейг увидел воду. Старуха дала ему напиться. Часом позже он метался на шкуре, срывая кактусовые примочки, и хрипел проклятья.

Старуха постоянно была при нем. Ночью она спала в противоположном углу. В хижину никто не заходил. Временами снаружи раздавались крики индейцев, вернувшихся с охоты, крики птиц.

Крейг ничего не слышал. Пульс бился в висках и во всех ранах. Из океанского шторма он попал в шторм лихорадки. Порой ему казалось, что его до сих пор не выбросило на берег. Он спрашивал, уж не несут ли его хоронить, когда боль несла его по своему течению.

Старуха выхаживала Фрэнсиса Крейга. Индейцы относились к этому довольно спокойно. Она лечила его соком и листьями кактуса. Поменяв примочки, она выгоняла из хижины мух. Она много двигалась, мало спала и куда-то спешила. Казалось, она завелась ровно на столько, сколько понадобится для выздоровления белого. Она ни с кем не разговаривала и выходила из хижины только ради Крейга.

Два дня Фрэнсис Крейг не знал, жив он или мёртв. Попеременно готовил себя то к жизни, то к смерти. Но настал момент, когда он окончательно осознал, что жив, но от этого ему не стало легче. Потом было как прежде — выздоравливая, он словно развязывал веревки на руках и ногах. Чесались раны. Левая рука не работала, и он не мог глубоко вздохнуть.

Крейга постоянно мучил голод. Он жрал сырой батат, едва очистив кожуру, и земля скрипела на зубах, пальмовые кочаны, поджаренные на огне, изредка — рыбу и птичье мясо. Старуха давала ему какую-то кислую траву, от которой вязло во рту.

За две недели старуха поставила Крейга на ноги, а сама слегла, и только бог мог бы ее теперь поднять.

Крейг ходил по лагерю два дня, в течение которых понял, как обстоят дела у индейцев. Дела обстояли, как всегда, после знаменитого Колумба. Индейское племя было точно письмо умершего человека. Крейг всерьез задумался о том, что необходимо покинуть остров, как можно быстрее. Но это было неосуществимо до тех пор, пока не заживёт рука, без которой он не мог соорудить лодку и ею управлять.

Фрэнсис Крейг знал, что находится на Рам-Ки. Багамские острова он досконально изучил, когда плавал капёром, и понимал, что должен уплыть с Рам-Ки до начала весенних штормов, другими словами, не позже, чем через полтора месяца. Единственный известный ему выход — это плыть на Нью-Проведенс, до которого от Рам-Ки было не больше 160 миль. Если площадь паруса на его лодке достигнет пяти квадратных метров, он покроет это расстояние меньше чем за двое суток. Сбиться с пути не даст цепочка островов Экскума, которые начинаются в пятидесяти милях от Рам-Ки и тянутся на равном расстоянии друг от друга чуть ли не до Нью-Проведенса. Их нужно держать по левую сторону.

В 1629 году семьдесят беглых каторжников, объявленных в Англии вне закона, образовали на Нью-Проведенс английскую колонию, занялись земледелием и животноводством, используя домашний скот испанцев, выбитых с острова. Крейг не сомневался, что у них есть корабли, так как ходили слухи, что они несколько раз совершали пиратские рейды на Сан-Сальвадор и по Кариб-скому морю. На них-то и рассчитывал Крейг в своём желании добраться до Англии за приличное вознаграждение. Вопрос ещё, как встретят его в Англии. Англия — страна, где хорошо провожают, но плохо встречают. После всего карьеры в Англии он не сделает и кончит, скорее всего, на торговом судне, да и то капитаном вряд ли. Крейг у королевы на хорошем счету не потому, что обладал талантом флотоводца, а потому, что ему всё время везло. Так бывает, когда пушечное ядро, посланное канониром в полуют, случайно попадает в пороховой склад, и дело решает один выстрел. Крейгу везло с канонирами, а канонирам с Крейгом, поэтому у Крейга так было всегда — его сделали дворянином, маршалом и рыцарем, но в памяти он оставался пиратом. Без всяких титулов.