— Потому что существует Новый Свет! — гремел Джексон.

«Не открывай глаза». Тихое дыхание и нежный женский

голос. «Это позади».

— Потому что… — гремел Джексон.

«Ну, а теперь?»

«Нет, я не поставила цветы на подоконник».

— …о котором мы еще не знаем, — гремел Джексон.

«Ну, а теперь?» «Нет, теперь я хочу раздеться одна».

— …знаем, что всегда готовы драться… — гремел Джексон.

«Ну, а теперь?»

Тихое дыхание и нежный женский голос. «Заходи»…

К глухому шуму прибоя едва уловимо примешивался мягкий шум мелкого дождя.

Солдаты завороженно наблюдали за тем, как далеко от берега, на самой кромке горизонта, уже давно замеченный тонкий шнур смерча начал безвучно раскручиваться, вытягиваясь в длину, словно кто настойчиво тащил его, раскачивая, как завязший в вязкой древесине гвоздь.

Баркасы были в кабельтове от суши.

Генерал Стивен Джексон, запнувшись на полуслове, обернулся и тоже стал смотреть туда, куда были повернуты головы полутора тысяч солдат.

В реальность его вернул негромкий голос помощника.

— В чём дело, Дигби?

— Майор Мэллорд, кажется, умер, генерал.

— Что значит «кажется»?

— Этого никогда не скажешь наверняка.

Генерал Стивен Джексон помолчал.

— Ну что ж… — и вдруг сказал. — Он был неисправимым дураком, из тех, кого называют героями.

— И неисправимым бабником, — пробормотал лейтенант Дигби.

— Верно, — сухо сказал Джексон и вытер мокрое лицо. — Но это вряд ли кого теперь заинтересует.

— Где прикажете его хоронить?

— Он будет похоронен в море.

— Он не был моряком.

— Это не важно.

— Простите, генерал, но хоронить кавалериста в море всё равно, что хоронить крокодила на дереве.

— Дигби, я обещаю, что первого крокодила, который попадётся мне на глаза, вы будете хоронить на дереве лично. Ступайте к солдатам.

Дождь пошёл сильнее. Шлюпки пристали к берегу.

На берег сошёл широкоплечий мужчина среднего роста. Ему было лет сорок. У него было грубое коричневое лицо, левую щёку разрезал неровный шрам, а ярко-голубые глаза смотрели холодно и жестко.

Генерал Джексон и кое-кто из старших офицеров узнали капитана первого ранга Фрэнсиса Крейга.

Джексон слез с коня и передал повод молодому лейтенанту.

— Рад встрече, капитан Крейг, — дружелюбно сказал он, не выпячивая челюсти.

— Добрый день, генерал Джексон, — сухо сказал Крейг. — Прикажите своим остолопам грузиться. У меня мало времени.

Отзыв английских войск и переброску их в Англию организовали настолько быстро, что солдатские жёны едва успели отмыться от лап любовников и постелить чистые простыни, от которых пахло девственной свежестью. Но солдаты по опыту знали, что по возвращению домой после войны часто обнаруживались довольно существенные изменения в семье, если вообще находишь саму семью, и поэтому домой не спешили. Они пили в гостиницах на отшибе, где жалование таяло быстро и где они ступили на привычные серые улицы и пошли по ним от стены к стене, приближаясь ближе и ближе к сердцу города Тоски. Беспросветная тоска.

Были и такие, которые спьяну старались срывать покровы тайны со всех дней войны и, сорвав с удовлетворением, видели дерьмо, потому что красивое нет нужды прикрывать.

* * *

В порту Лимы с предельной быстротой загружался военный испанский голион «Нуэстро сеньоре де ла Консепсьон», шедший из Мольендо. Корабль этот должен был следовать на Панаму с ценным грузом на сумму 200 тысяч английских фунтов.

Голион был отлично оснащён и имел на борту двадцать пушек, шестьдесят испанских солдат и семьдесят матросов.

До прихода корабля в Лиму даже стивидор порта не знал о предстоящей погрузке. За час до прихода корабля, с материка прибыл огромный караван, доставивший в порт 26 тонн серебра, 80 фунтов золота и 13 сундуков с деньгами, украшениями и другими ценностями, награбленными испанскими колонизаторами у индейских племён кечура и альмара.

Две сотни испанских солдат, сопровождавших караван, теперь едва держась на ногах от убийственной жары, тупо наблюдали за погрузкой голиона, иногда покрикивая на обливающихся потом негров, которые взваливали тюки на плечи и, шатаясь, шли к воде, где их ждали шлюпки с дюжими матросами, переправлявшими драгоценности на корабль.

Погрузка началась в семь часов утра и должна была закончиться на следующий день рано утром — по крайней мере, подобные сведения дал капитан «Нуэстро сеньоре де ла Консепсьон».

…Девушка побледнела и рванулась было бежать, но было поздно. Железные пальцы капитана сжали ей запястье так, что у неё отнялись пальцы, а другая рука зажала ей рот, не давая возможности даже вздохнуть. Рей втащил упирающуюся девушку в шлюпку, когда на «Нуэстра сеньоре де ла Консепсьон» послышался лязг металлической якорной цепи о стенки клюза.

Последним прыгнул в шлюпку Фрэнсис Крейг.

Матросы налегли на весла и она, всё убыстряя ход, летела к огромному галеону, хлопающему большими парусами. Капитан оглянулся на берег и увидел маленький огонёк свечи, горевшей в фонаре, который висел над входом в портовую таверну. Никто не заметил, как втащили девушку в лодку. Пока очнется хозяин таверны, галеон должен успеть отойти не меньше, чем на пять кабельтовых от порта Лимы.

Порт был пуст. Только двое совершенно пьяных матроса шли в обнимку по кромке воды, но и они скоро скрылись в темноте. Было видно, как зажегся огонь в доме стивидора. В той стороне, где размещались бараки для солдат и жалкие лачуги для рабов-чернокожих, перелаивались два пса, но не одна искра не нарушала густой темноты ночи.

Шлюпка глухо ударилась о борт галеона. Девушке помогли подняться на борт, а затем втащили лодку. На шкафуте находилось около пятнадцати солдат с аркебузами, человек десять ходили вдоль бортов корабля, пятеро стояли у входа в трюм, где ворочали и укрепляли сундуки с драгоценностями матросы, чтобы в случае шторма они не переворачивались и не бились друг о друга. Всё было готово к отплытию.

Остров Аверс

«Лизард» находился на расстоянии семи миль от острова, где Крейг по договору должен был встретиться с французским корсаром Жаном Бартом, когда пираты услышали далёкие пушечные выстрелы со стороны острова.

Нэд Теркел спустился в капитанскую каюту и сказал об этом Крейгу. Он сказал, что по расчётам так и выходит — Барт опередил их на несколько дней, но с кем он вступил в перестрелку, не понятно. По частоте выстрелов пушек не меньше тридцати, а то и сорока. У Барта на борту четырнадцать. На острове никто не живёт — подохли даже индейцы. Больше Теркел ничего не сказал.