Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Выясняется, что уметь все — это крайне мало.
* * *
Корабли много быстрее рек, но ни один корабль не может взять на буксир реку…
* * *
А потом я почувствовал себя так, словно умер тысячи и тысячи лет назад и вернулся теперь издали веков, чтобы вновь увидеть, посмотреть, поймать промелькнувший луч, мимолетное, короткое событие света, которое при недолгой, в общем-то, жизни моей и было самым главным.
* * *
Тяжелый, как мокрые флаги…
* * *
Никто нам быть не велел. Мы порождение взрыва.
* * *
Каменное племя, трещина на камне, падающее дерево, вянущая трава, стареющий человек, новый век, новый король — стрелки часов. Морщины, как прожилки на листе, как лапки паука. Мир во сне — больше Вселенной. Крейг открыл глаза и не смог поднять головы. Земля была так близко от глаз, что казалось — земля не под ним, а над ним. Умереть весной, все равно, что родиться осенью.
* * *
Ничто так не обедняет мысль, как выражение ее в словах.
* * *
Крест заложен в человеке с рождения, наряду с мозгом и сердцем, а гвозди для него вытачивает совесть.
* * *
…И смыло летящих собак лишь большое озеро, как смывает существующее надуманное…синь озера прекратила их полет, и они растворились в густой синеве, канули подобно сонму стрел, выпущенных в гигантскую стену водопада… Так в воплощенном невозможно рассмотреть изначальную мысль, его породившую. Воплощение — гроб задумки…
* * *
Истинную красоту можно создать только не думая.
* * *
Если люди должны произойти от обезьян, то мы весьма поторопились назвать себя людьми.
* * *
Завидую тому, чьи глаза еще не прорезались, а лопатки уже коснулись шершавых досок погоста.
* * *
«Все это ложь, — сказал палач. — Просто я больше ничего не умею».
* * *
Вернувшись домой с войны, приходилось защищаться от друзей, а не от врагов.
* * *
Тот слепой вечно хорохорился и говорил, что память — это то же зрение.
* * *
Если есть движение, значит, нет вечности.
* * *
Слепым виднее.
* * *
Для меня прекрасно небо — за ним никто не ухаживает.
* * *
Если хочешь узнать человека — смотри вниз.
* * *
Написание книг — это расставание с самим собой.
* * *
Регулярный, здоровый сон — это то, чем жизнь награждает тупых людей.
* * *
Лето в год моего шестнадцатилетия было летом необъяснимой спячки шмелей; даже молодые, маленькие шмели были сонны и вялы, они словно впадали в спячку еще в полете.
* * *
…Нет вселенной бесконечнее вселенной, чем вселенная глухонемого.
* * *
Возможно ли, чтобы сумасшедший человек был настолько подлым?
* * *
Это было золото, отливавшее серебром.
* * *
Имея детей, человек утрачивает право на самоубийство.
* * *
Портреты русских классиков на стене коридора школы:
Лицо Гоголя — не фас, не профиль, полуповернутое, кокетство смерти, протуберанс безумия, поиск черта в боге и бога в черте.
Лицо Достоевского — способен на великий обман; растительность густа, но ухожена.
Лицо Пушкина — черты стремятся сверху вниз, бакенбарды, нос — словно стекают…
Лицо Толстого —…хаос растительности, тайга в пору бурелома, кряжестность, тяжесть, переплетение хилого с могучим — сама природа и неизведанность самой природы…
* * *
Он не успевал дописать слово, а оно уже было в прошлом.
* * *
Настоящее — это внутренность минуты. Мы даже стареем в прошлом и умираем в прошлом…
* * *
Тяжелая бессонница — это перемалывание гвоздей в кофемолке.
* * *
Рябь огромных птичьих стай.
* * *
Что есть мир? Это есть ты. Ты открываешь глаза и начинаешь выдумывать. Господи, неужели этот ребенок, сомкнувший руки в локтях, голый и счастливый, имеющий челку и не противящийся ей, мой Санек? Мой сын? Мое светящееся будущее, мое бесформенное прошлое?
* * *
…что залежи великих знаний неотделимы от залежей вечной пыли.
* * *
…птицы в мокрой листве.
* * *
Больше всего в мире человеческом удивляет и угнетает мимолетность скорби по умершему; вместе с тем, я понимаю, что в этом и заключена мудрость.
* * *
Бесконечные аркады, которые рисовало мое воображение.
* * *
Повергнутый в изумление тем, что читая, начал ловить себя на мысли, что забывал дышать легкими, словно и не требовался воздух. Но книги отвратили меня от изучения фундаментальных наук, столь легко дававшихся мне ранее, основы которых остались в сознании, однако были не многим живее скелета.
* * *
Меня влекло к воде, дереву, камню. Постигнуть дерево.
* * *
Я понимал, что делимость элементарных частиц так же бесконечна, как и бесконечно приумножение пространства вселенной, конца этим путям нет, но это не наши пути.
* * *
Уильям Лоренц был настолько талантлив, что понимал, насколько это ужасно. Сначала он не мог заработать денег даже на то, чтобы загубить свой талант в таверне. Природа нагрузила его талантом, как нагружают тяжелой поклажей лошадь. Когда он начал работать в порту, у него появилось немного денег, и он убеждал себя, что его пальцы держат стакан крепче и нежнее, чем кисть и полотно.
Спасибо приятелям — он спился и не написал ни одной картины.
Дмитрий Бакин — один из самых странных и закрытых современных русских писателей. Лет пятнадцать назад он «прозвучал» с тоненькой книгой рассказов, которые получили хорошую критику и были переведены на европейские языки.
Уже тогда писатель чурался публичности. Самый первый сборник Бакина, опубликованный в библиотечке журнала «Огонек» (помните эти белые брошюрки с красным обрезом и обязательной черно-белой фотографией автора на обложке?), вышел с пейзажем вместо лица.
Второе издание россыпи бакинских рассказов, вышедшее в «Лимбусе», фотографии в макете уже не предполагало. И это была не пелевинская закрытость, ставшая частью имиджа, это естественная потребность человека, которому нравится писать, но который не делает из этого своего занятия профессию.