Когда Сталин укреплял свое влияние в партии, многие большевистские руководители сходились на том, что нелюбимый Троцкий не должен стоять у власти. Они не задумывались о возможном контркандидате. Главное, чтобы на кремлевский трон не сел Троцкий. А для Дзержинского приоритетом была вверенная ему вождем забота о единстве партии. Он не сомневался, что Троцкий первым разрушит это единство, поэтому он встал на сторону генсека505. Неписанный договор между Дзержинским и Сталиным скрепит и грузинский вопрос.

В 1918 году Грузия получила независимость, а к власти пришли меньшевики. Благодаря этому в глазах западных социалистов Грузия стала единственным в мире по-настоящему социалистическим государством. Через три года Сталин и Серго Орджоникидзе, в то время председатель Бюро ЦК ВКП(б) по вопросам восстановления советской власти на Северном Кавказе, организуют вторжение и с триумфом въезжают в Тифлис – ныне Тбилиси. Грузии уготована такая же судьба, как и всем народам, входившим в состав бывшего царского государства: присоединение к Российской Федерации на правах автономии, иначе говоря – советизация. Грузинские большевики под руководством Буду Мдивани и Филиппа Махарадзе категорически с этим не соглашаются, требуя статуса отдельной грузинской республики с сохранением национальной идентичности. Дело доходит до конфликта. Ленин принимает их сторону, так как хочет присоединить Грузию на принципах федеративного союза и конституционного равенства всех республик. При этом он, однако, отдает себе отчет, насколько сильное влияние на грузин – в основном крестьянского происхождения – продолжают оказывать меньшевики. Он предпочитает применить метод мягких уговоров. Он хочет прояснить обстановку и в ноябре 1922 года направляет на Кавказ специально созданную следственную комиссию. Но председателя комиссии назначает Сталин, и им становится Дзержинский. Сталин знает, что тот решит дело так, как хочет он, Сталин!

Феликс возвращается в Москву и в декабре отчитывается перед Лениным. Он старательно пытается очистить Сталина и Орджоникидзе от обвинений, предъявляемых им взбунтовавшимися грузинами. Оказывается, что дело дошло до афронта. Орджоникидзе дал пощечину товарищу Кабахидзе за то, что тот назвал его «ослом Сталина»506. Ленин взбешен, он кричит на начальника ГПУ и велит ему вернуться в Грузию за дополнительной информацией. После этого, 30–31 декабря, он диктует секретарше письмо, в котором называет Сталина и

Дзержинского «обрусевшими иноплеменниками». О генсеке он выразился так: «жестокий великорусский держиморда». А шефа Лубянки охарактеризовал следующим образом:

Еще раньше, между 23 и 29 декабря Ленин продиктовал известное Письмо к съезду (должно быть зачитано на XII съезде, запланированном на апрель 1923 года), названное потом Завещанием, а 4 января – Добавление. Скорее всего под влиянием грузинского конфликта, он критикует в нем Сталина – с предложением освободить того от должности генсека. «Сталин слишком груб, – заявляет Ленин, – и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами (…), становится нетерпимым в должности генсека». Хотя, что симптоматично, никаких претензий политического характера он ему не предъявляет. Как и Троцкому. Он только упрекает того только в том, что он «слишком склонен к самоуверенности, но это самый способный человек в настоящем ЦК»508. Другим членам политбюро он указывает на их ошибочную политическую линию, давая ясно понять, что, по его мнению, они не являются кандидатами на власть.

В конце января 1923 года Дзержинский возвращается из второй поездки в Грузию. Ленин просит привезти ему собранные документы. Но тот дает уклончивый ответ, что он уже передал их Сталину. Вождь не уступает, требует, угрожает и, наконец, 3 марта получает доклад, составленный по материалам Дзержинского. Прочитав его, Ленин окончательно встает на сторону грузинской оппозиции. Он ищет чьей-то мощной поддержки и через два дня пытается уговорить Троцкого выступить на пленуме ЦК в защиту грузин. Тот отказывается. В тот же день вождь – наверное, когда он жаловался жене на Сталина – слышит от нее об инциденте, который произошел в декабре. Тогда генсек впервые показал когти, притом в отношении Крупской, которая у всех пользовалась уважением, подобающим матроне революции. Он по-хамски обругал ее за то, что она позволяет мужу диктовать письма (в данном случае – теплое письмо Троцкому). Крупская рассказывает об этом мужу со слезами, а удивленный Ленин смотрит на нее широко раскрытыми глазами. Это была последняя капля, переполнившая чашу горечи. Он немедленно диктует еще одно письмо, на сей раз Сталину, требуя, чтобы тот извинился перед Крупской. Он успеет еще написать Дзержинскому, чтобы тот подумал, чью сторону он держит. «Сталин назвал Наденьку дегенераткой и проституткой. Как это вам понравится?»509 – спрашивает он шефа Лубянки. Скорее всего, он уже знает, что генсек не должен становиться его преемником!

Но 10 марта у него случается обширное кровоизлияние, после которого он теряет речь. Последние десять месяцев жизни Ленин может выговорить только «вот-вот» и «съезд-съезд». Слишком поздно что-либо предпринимать. Сталин приходит к власти.

Чем руководствовался Феликс Дзержинский в деле Грузии? Почему он оказался столь нелояльным в отношении Ленина? По всей видимости, здесь сыграли роль две причины. Во-первых – «национальный вопрос». Он всегда был камнем преткновения между ними. Во-вторых, учитывая болезнь вождя, верх взял политический инстинкт, повелевающий искать новую силу. Бажанов в своих воспоминаниях утверждает: «Ему быстро бросилось в глаза, что Дзержинский всегда шел за находящимся у власти»510. Но, скорее, речь здесь шла не о власти. В случае Люксембург и Ленина – об авторитете, в случае Сталина – о гарантии единства партии.

Несмотря на запрет фракций, раскол в рядах большевиков становился все более очевидным. Например, декабрь 1923 года: на партийных съездах уже гудело и шумело от разгоревшихся дискуссий (последних перед сталинским периодом). Не обошли они стороной и ОГПУ За Троцкого стеной стояла армия, за Сталина – страшно разросшаяся бюрократия. В ОГПУ было представлено и одно, и другое, поэтому внутри чекистских структур шли ожесточенные споры, кого поддержать. В московском клубе ГПУ 19 декабря дело дошло до серьезного скандала, а началось все с полемики между членами коллегии ОГПУ Меером Трилиссером и редактором «Правды» Евгением Преображенским, ведущим троцкистом. К ней присоединился первый чекист – с эмоциональностью, которая будет ему присуща уже до конца дней – заявив, что до сих пор он уважал Преображенского, но теперь его ненавидит. «Он враг партии, он наш враг, он мой враг», – кричал он, чтобы в конце рявкнуть на весь зал: «Для противников линии Центрального Комитета нашей партии нет места в ОГПУ Убирайтесь!»511.