Кунья внимательно в них вгляделась. Следы шли к воде, а на той стороне неширокой речки виднелся тоже песок, и на нём продолжение тех же следов.

Значит, тут брод. Тут переходят речку.

Кунья постояла ещё немного, потом скинула свою белую горностаевую безрукавку. Это была единственная одежда на ней.

Быстро скатав её валиком, она положила её себе на голову и вошла в воду.

В середине реки было довольно глубоко. Вода доходила почти до плеч, но Кунья всё-таки шла. Скоро сделалось мельче, и, перейдя мелководье, она выбралась на песок.

Здесь она оделась и робко огляделась кругом.

Куда она зашла? Что будет она тут делать? Куда пойдёт?

Кругом тесно надвигалась на отмель густая чаща ивняка. Выше громоздился ольшаник. Ещё выше — берёзы. За ними ничего не было видно. Только узенькая тропа пролегла в одном месте между кустами, и на влажной почве виднелись отпечатки ног.

Кунье стало страшно.

Нет, она вернётся. Она пойдёт к Гунде и будет ждать, пока не приедут. Может быть, всё кончится хорошо.

Она только согреется немного и пойдёт. Солнце уже стало заметно пригревать. Усевшись на травяную кочку, она подперла подбородок рукой и задумалась.

Вдруг что-то зашуршало в кустах. Кунья вскочила и с испугом побежала к реке. Но было поздно: двое мужчин с копьями в руках бежали ей наперерез.

Она кинулась назад к тропинке, но и оттуда глядело на неё толстое человеческое лицо. Лицо это смеялось.

Девушка опрометью бросилась в третью сторону, прямо через кусты, но чьи-то сильные руки обхватили её и подняли на воздух…

Мужчина перекинул её через плечо, как мешок, и с громким хохотом зашагал к реке. Кунья с ужасом разглядела вокруг себя четырёх мужчин. Все они были коренастые, желтолицые, узкоглазые. Трое были в широких меховых одеждах, сшитых в виде мешков с дырой для головы. У двух в руках были копья, третий держал весло.

Откуда они взялись?

Все четверо говорили громко и непонятно. Говорили быстро, тараторили и так же торопливо смеялись коротким, жёстким смешком.

Один из мужчин вложил в рот два пальца и пронзительно свистнул.

Недалеко послышался ответный свист, и через минуту два узких, длинных челнока вынырнули из-за поворота реки.

Желтолицый, державший до сих пор Кунью, спустил её на землю.

— Хороша девушка! — сказал он вдруг знакомыми словами, с каким-то чудным произношением. — Девушка, будешь меня любить?

Вдруг самый толстый из мужчин, с двумя белыми лебяжьими перьями, воткнутыми в волосы, громко, сердито закричал, затопал ногами, и все остальные сразу притихли. Кунья поняла, что это старший.

— Моя девушка! — сказал толстый и стал настойчиво толкать её в лодку.

Неожиданно Кунья рванулась и с криком прыгнула в воду. В несколько прыжков толстый нагнал её и схватил за волосы. В один миг желтолицые скрутили ей руки и бросили на дно лодки. Кунья билась и кричала, пока её не связали и не заткнули рот чем-то мягким.

Утром Ойху позвал Алдая, пятнадцатилетнего сына одной из своих многочисленных жён. Алдай примчался, как ветер. Он знал крутой нрав отца. На его зов надо было являться немедля. Ойху послал мальчика к Мысу Идолов, велел там дождаться Уоми и дал строгий наказ, что говорить и что делать. Отправив мальчика, он вернулся в хижину и прилёг вздремнуть. Проснулся он от какого-то назойливого стука. Кто-то хлопал палкой по брёвнам помоста.

Ойху недовольно выглянул из-за входной занавески:

— Кто там?

По краю помоста снова постучали.

Внизу, на земле, стояли трое желтолицых. Впереди толстый, узкоглазый, скуластый, с двумя лебедиными перьями в волосах стучал древком копья по еловым брёвнам.

— Кто стучит?! — сердито крикнул Ойху.

— Узун, — коротко ответил косоглазый.

— Зачем пришёл?

— Дарить!

— Чего ещё там? — спросил Ойху, смягчаясь.

— Девушку поймал, — сказал Узун, скаля белые острые зубы. — Дарить хочет Узун девушку!

— Откуда взял?

— Узун не знает. У реки сидела. Хороша девушка! — Узун громко защёлкал языком.

— Веди, — сказал Ойху и вдруг залился тонким смешком.

— Приведу. Только так сделай, чтобы зверя было побольше. Плохо ловим совсем. Совсем мало зверья в лесу. Голодать будем.

— Это можно!

Узун крякнул и снова начал цокать, расхваливая свой «подарок».

— Ну, иди, иди! Сам увижу.

Ойху схватил высокую палку и стал спускаться по бревенчатому дрожащему скату.

Когда шаги его затихли, меховые занавески у входа в хижину колыхнулись и слегка раздвинулись. В образовавшейся щели мелькнуло белое лицо и сверкнули два чёрных, как уголь, глаза.

Пальцы маленькой руки придерживали обе полы занавески. Ни щёк, ни носа, ни губ нельзя было разглядеть. Внизу, из-под приподнятого края полога, высунулся кончик розовой женской ноги.

Тёмные зрачки внимательно глядели на удаляющегося по направлению к речке Ойху. Когда Ойху с желтолицыми скрылся за кустами, за занавеской раздался странный гортанный звук. Прозвенел заглушённый женский смех и как-то невесело и внезапно оборвался.

Занавеска закрылась, и в хижине наступила мёртвая тишина.

Прошло немного времени, и со стороны лесной опушки раздался протяжный свист.

Внутри хижины послышалось шлёпанье босых ног. Занавеска снова раздвинулась, так же осторожно, как и раньше.

Свист повторился. На лесной тропинке, идущей от опушки, показались два человека. Один был почти мальчик, и в нём нетрудно было узнать Алдая.

За ним шагал высокий и стройный юноша с коротким копьём и кудрявыми русыми волосами.

Это был Уоми.

Путники направлялись прямо к свайному жилью Ойху.

Занавеска почти сомкнулась, но босые ножки были видны из-под нижнего её края.

Путники подошли к дому и остановились. Мальчик свистнул третий раз.

Из дому никто не показывался.

— Нет его, — сказал Алдай. — Ушёл!

За занавеской послышался чуть слышный смех.

Уоми изменился в лице.

— Иди, Уоми, — сказал мальчик. — Ойху велел идти.

Уоми ступил на помост. Тотчас же за занавеской кто-то вскрикнул и послышалось шлёпанье убегающих ног.

Уоми остановился и провёл рукой по волосам. Его, который отважно ходил против медведя, его, который без страха сражался один с пятью суаминтами, теперь охватила странная робость, и он нерешительно смотрел на задвинутые занавески.

— Алдай пойдёт, — сказал мальчик. — А ты слушай, она крикнет.