Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Девушка здесь. Близко тут, у воды, живёт… Во сне летала к Уоми.
Ойху прищурился и замолчал. Уоми побледнел.
— Она близко, только без Ойху её не найти.
Уоми изумлённо глядел на колдуна. Он не знал, что Ходжа целый день распевал тут про него свои хвалебные песни, и прозорливость хозяина Мыса его взволновала.
— Давай нож. Ойху поможет Уоми.
Уоми вскочил. Первым его движением было сейчас же отдать кинжал. Но острый, отталкивающий взгляд колдуна, который он поймал на себе, заставил его удержаться.
— Помощь твоя — и нож твой, — сказал он. — Уоми возьмёт невесту, и тогда Ойху возьмёт нож.
Глаза гадальщика сверкнули. Злая искра пробежала в них, и лицо его передёрнулось судорогой досады. Но через миг он спохватился, и взор его принял приторно-приветливое выражение.
— Кушай, Уоми. Зачем встал? Ты ещё не съел жареного. Глаза ешь: ночью увидишь, чего никто не видал. Сердце съешь — невеста любить будет.
Уоми уселся и принялся за свою долю. С утра он ещё не ел ничего, а потому был голоден и ел с удовольствием.
Ойху внимательно следил за ним. Велел дать ему ещё кусок и, когда Уоми наконец утолил голод, наклонился и на ухо сказал ему:
— Взойдёт месяц, приходи опять сюда! Жди Ойху возле сосны. Ойху будет ворожить, Ойху всё скажет…
Луна поднималась круглая и красная, как кровь. Едва она выглянула из-за леса, как пять тёмных фигур подошли к месту медвежьей свадьбы.
Вот тут горел костёр, тут сидели на траве пирующие; вот две сосны, между которыми был привязан медведь.
— Берегись, — говорил тихо Карась. — Обманет!
Уоми с досадой махнул рукой.
Когда вечером у костра Гунды Уоми рассказал о том, что колдун будет ему ворожить этой ночью, все страшно встревожились. Гунда стала умолять его не ходить. Ная всхлипывала и вторила тому, что говорила мать. Кунья сидела в стороне и молчала.
Уоми нахмурился и пошёл к лодкам.
Тэкту, чтобы как-нибудь утешить мать, сказал, что он с Карасём и его сыновьями будет вместе с Уоми. Они позовут с собой также двух младших сыновей Сойона.
Через час семь вооружённых людей уже спускались по Чёрной Речке к озеру. Молодые Сойоны, два сына Карася и Тэкту сидели на вёслах. Карась на корме действовал рулевым веслом, Уоми сидел на носу. Он зорко вглядывался в тёмные очертания прибрежных кустов.
Когда лодки вышли в озеро, стало сильно качать. Ветер дул с запада. Большие волны бежали к берегу и плескались о гранитные отвесы. Когда причалили к бухте у Мыса Идолов, луна уже ярко светила.
Молодые Сойоны остались сторожить лодку, остальные отправились к месту свидания.
Ждать пришлось недолго. Ойху появился внезапно. Он вышел из кустов совсем не с той стороны, с какой его ожидали.
На Ойху была надета пёстрая женская шубка. В руках его был большой бубен.
— Пойдём, — сказал гадальщик и поманил Уоми пальцем. — Круглая луна! — сказал Ойху. — Хозяин Большой Воды в гости приходит.
— Хозяин Большой Воды? — переспросил Уоми.
Дух у него захватило. Он стоял перед Ойху, прижимая к груди обе ладони, словно старался остановить забившееся сердце.
Хозяин Большой Воды! Отец Капли! Она говорила о нём, когда первый раз являлась Уоми во сне. Значит, она тут, близко…
Такие мысли проносились в голове Уоми, но слов у него не было, чтобы сказать, что он думал.
— Шумит, — сказал Ойху, прислушиваясь к реву волн.
Колдун пошёл вперёд, Уоми и его спутники шагали за ним.
Когда подошли к стойбищу идолов, Ойху оглянулся и погрозил пальцем.
— Тише, — сказал колдун. — Они не любят тех, кто шумит.
И он многозначительно показал на идолов.
К святилищу подходили молчаливые и серьёзные, стараясь ступать неслышно. У Тэкту робко пригнулась голова и глаза потупились в землю. Штук сорок деревянных идолов стояли тесной кучкой вокруг большого гранитного валуна. Некоторые были просто прислонены к камню, другие — вкопаны в землю, третьи — воткнуты в трещины оголённой подпочвы, выступавшей там и здесь наружу.
Перед камнем лежала целая груда костей и черепов, светлых или побуревших от времени. Больше всего было больших оленьих и лосиных голов. Лежало несколько крупных медвежьих с оскаленными зубами. Немало было также черепов собачьих, волчьих и лисьих. Позади камня, на высоком колу, висела голова северного оленя с длинной белой гривой волос. Перед черепом на земле чернело пятно пепла и углей, сохранившееся от недавнего жертвенного костра.
Одни идолы были похожи на простые колья, воткнутые в землю. Только вырезанный кольцом желобок, изображавший шею, отделял набалдашник-голову от туловища. Другие были значительно толще и выше ростом. Они имели слабое подобие человеческой фигуры.
У некоторых можно было ясно различить голову, длинную шею, плечи и косые нарезки по бокам, изображавшие рёбра.
Старый Карась и близнецы с опаской поглядывали на хранящее сумрачное молчание стадо идолов. Они боялись даже громко вздохнуть, чтобы не рассердить раздражительных и вспыльчивых божков.
Молча смотрели они, как Ойху по порядку, начиная с самых больших, мазал медвежьим салом губы идолов.
Когда кормление божков кончилось, колдун повел своих спутников к глубокой трещине, пересекавшей гранитную спину Мыса.
Здесь он приказал остановиться товарищам Уоми, а его взял за руку и повел за собой.
Ойху привел Уоми на самый конец Мыса. Уоми робко разглядывал странное место, на котором они находились.
Мыс Идолов был частью твёрдого гранитного ложа ледника. Это был слабо покатый гранитный спуск, гладко отполированный тяжёлым утюгом ледника. Скала выпукло спускалась в воду, как лоб черепа спускается к глазницам.
Озёрные воды, шипя, набегали на него косыми рядами и сердито брызгали на гранит клочьями белой пены.
Таких больших волн Уоми ещё не приходилось никогда видеть. На Рыбном Озере не бывало ничего подобного и в самый сильный ветер.
Ойху поставил Уоми так, что луна очутилась у него справа и немного сзади:
— Смотри! Смотри лучше!
Он ткнул пальцем вниз, на гладкую поверхность гранита. И тут только Уоми заметил то, на что раньше не обращал внимания.
Вся гладкая полировка скалы была покрыта странными изображениями, выбитыми в граните. Тени от косых лунных лучей создавали резкие контуры их с одной стороны, в то время как противоположная почти сливалась с освещённым красноватым фоном.
Среди них видны были фигуры каких-то птиц с длинными шеями.