отдельные помещения. Трава в паддоках никогда не косилась. Лошади в паддоках были всецело предоставлены самим себе: ели траву сколько хотели, могли попить воды и съесть овса. Сараи служили им убежищем в непогоду и сильный жар. В паддоках лошадей не чистили: в каждом паддоке были разрыхленные площадки для валянья лошадей. По наблюдениям администрации Дубровского завода, лошади, ходившие в паддоках, необыкновенно свежели. Дубровские паддоки были лучшими, какие только существовали в России. Кроме того, они были удачно расположены в удивительно живописной местности. К сожалению, почти никто из коннозаводчиков не разбил у себя при заводах подобных паддоков.

В Дубровке находились вещи, имевшие большой исторический интерес. Прежде всего коллекция изображений хреновских рысаков. Хреновской архив начиная с 1845 года находился в относительном порядке, но там нет никаких данных об этой коллекции. Отсюда можно сделать вывод, что эта коллекция была получена великим князем Николаем Николаевичем (Старшим) не из Хреновского завода, а от кого-либо из тех, кто получил ее при переходе Хренового в казну, например от А.Б. Казакова или графа А.Ф. Орлова. В Дубровке высказывали предположение, что портреты эти написаны крепостным художником графа Орлова-Чесменского. Это предположение основывалось на словах г-на Кеппена, управлявшего долгое время двором великих князей Константина Константиновича и Дмитрия Константиновича. У графа Орлова-Чесменского были свои живописцы из крепостных – Шашкин и Невзоров. Кеппен мог быть в курсе дела, ибо именно он принимал из дворца Николая Николаевича эту коллекцию. Я узнал об этом случайно года четыре тому назад.

Я приехал в Петроград, чтобы осмотреть рынок картин и сделать покупки. Один из комиссионеров свел меня на квартиру знаменитого реставратора Эрмитажа г-на Сидорова. Я с удовольствием поехал к Сидорову, так как хотел познакомиться с человеком, в руках которого перебывало столько шедевров мировой живописи. Сидоров принял меня любезно, у него было недурное собрание картин. Он был типичный петроградец, а я всегда любил и высоко ценил этих культурных людей. У него оказался портрет пегого жеребца кисти Швабе. Сидоров назначил за него невероятную цену. Я был удивлен и спросил его, чем вызвана такая цена. Он объяснил, что этот портрет из знаменитой коллекции великого князя Николая Николаевича (Старшего). Я осмотрел портрет внимательно. На обороте значилось имя лошади – Знаменитый. Нетрудно было вспомнить, что это был один из пегих производителей Чесменского завода. Сейчас же я припомнил, что до десяти таких портретов, то есть пегих чесменских и воейковских лошадей, висело в Дубровке. Я любил пегарей и часто любовался этими портретами, особенно двумя буро-пегими воейковскими кобылами. Сидоров мне сказал, что портрет Знаменитого ему подарил г-н Кеппен, и добавил: «Вот была знаменитая коллекция!» Затем Сидоров пояснил: получив от дяди коллекцию портретов хреновских рысаков, великий князь Дмитрий Константинович отдал ее в реставрацию Сидорову. Кеппен специально к нему приезжал, просил не перепутать билетики с именами лошадей, которые были наклеены на оборотах портретов. Тогда же он рассказал Сидорову, какое значение имеют эти портреты для истории коннозаводства. Во время перевозки два билетика отскочили, на обоих портретах были жеребцы белой масти. Кеппен был очень огорчен, не знал, который билетик относится к которой лошади. Подумав немного, он уничтожил оба билетика, сказав: «Пусть лучше лошади останутся с неизвестными номерами, чем ввести людей в обман».

К величайшему сожалению, списка имен лошадей, а равно и данных о количестве портретов не сохранилось. Восстановить их уже нельзя, ибо во время пожара в Дубровском заводе вся эта коллекция погибла в огне. Непростительный грех со стороны Измайлова, что он не составил списка этих портретов и в свое время не переснял всю эту коллекцию. К.К. Кноп просил его об этом, но в Дубровском заводе не оказалось 150-200 рублей для этого дела! Погибли изображения едва ли не всех хреновских родоначальников, начиная с внуков Барса!

Полагаю, число портретов коллекции было очень велико, от 50 до 75, считая и те 10-12 портретов пегих жеребцов и кобыл кисти Швабе, которые составляли другое собрание, но поступили в Дубровку также от великого князя Николая Николаевича (Старшего). Насколько я могу припомнить, среди портретов были изображения интереснейших лошадей: Летуна 1-го, Горностая 5-го, вообще целой группы Горностаев, Лебедя 4-го, Полканов. Ни одного изображения кобыл не было. С художественной стороны эти портреты были интересны наивной простотой. Художник из крепостных был несомненным знатоком лошади. Он видел и отмечал в рисунке те особенности ее экстерьера, которые прошли бы для другого незамеченными. Весьма важно и то, что столь значительная группа портретов была написана одним человеком. Совершенно верно замечал покойный Измайлов, что это единство кисти служит как бы масштабом для тех или иных заключений.

Помимо этой замечательной коллекции, в Дубровском заводе было много интереснейших портретов лошадей кисти лучших художников. Тут были представлены Сверчков, Ковалевский и Швабе. В конторе над письменным столом Дунецкого висел портрет знаменитого хреновского Лондона, писанный Сверчковым. Это был исключительный по силе и красоте исполнения портрет. Принадлежал он к той серии портретов хреновских лошадей, которая была исполнена Сверчковым в 1860 году. Часть этих портретов сейчас находится в Хреновском заводе, часть – у меня, остальные разошлись по рукам. Старые портреты Швабе изображали лошадей разных пород, в том числе и нескольких малороссийских. Портреты кисти Ковалевского были очень грамотны, но сухи. Это были изображения верховых лошадей. Ни в одном заводе России не было такого собрания интереснейших портретов, как в Дубровке.

При заводе имелась знаменитая коннозаводская библиотека. Там были не только заводские книги, но также весьма большой подбор коннозаводской литературы и сильный отдел ветеринарии. Превосходные шкафы, каталог, удобные столы и стулья – все располагало к занятиям. Там действительно можно было работать и учиться. Я много часов провел в этой библиотеке. В ней хранилась, между прочим, частная опись завода С.Д. Коробьина, что позволило С.Г. Карузо в свое время использовать ее для печати и поместить в одном из томов «Заводской книги русских рысаков».

Теперь перейдем к лошадям Дубровского завода. Первое слово, конечно, должно быть о Бычке.

Предположительно Бычок дубровский (Правнук – Кикимора), р. 1879 г., зав. Д.А. Энгельгардта[15]

Правнука-Завет (от Правнука), р. 1891 г. Фото 1896 г.

Бычок 5.13⅔; 7.08½ (четыре версты) (Правнук – Кикимора) – гнедой жеребец завода Д.А. Энгельгардта. Правнук 5.35 – от Бычка 5.33 и Невоздержной; Кикимора 6.12 – от Колдуна 5.28 и Людмиллы-Ласковой. Состоял производителем у Д.А. Энгельгардта, в Московской, Смоленской заводских конюшнях и в Дубровском заводе. У Бычка на лбу была звезда, между ноздрей проточина, обе задние ноги по щетку