Когда шпион вторгается на вашу территорию, вы можете арестовать его и наказать в соответствии со своими законами. Это производится независимо от средств передвижения, которыми он пользовался для достижения своей цели — железной дорогой, автомашиной, воздушным шаром или самолетом, а также, как говаривали еще наши предки, на своих двоих. Шпионаж не имеет ничего общего с законной деятельностью. Если тайно нарушаются границы — сухопутные, морские, воздушные — чужого государства, то это деяние незаконное. Вот почему нам было довольно трудно отрицать свою причастность к полету «У-2» над Советским Союзом, если даже в данном случае мы использовали самолет новой конструкции.

Я уже упоминал, что некоторые наши сограждане не желают ничего знать о шпионаже, каким бы способом он ни велся. Другие предпочитают старомодное разведывательное ремесло, так красиво изображенное в шпионских романах и фильмах. И наконец, третьи считают: раз шпионаж существует, то шпионить нужно с умом, таким способом, с помощью которого можно рассчитывать на получение ценной информации без привлечения постороннего внимания.

Решение приступить к осуществлению программы «У-2» основывалось на высказанных еще в 1955 году соображениях о ее важности для нашей национальной безопасности. Нам требовалась информация для составления различных военных программ, в частности ракетной. Ее нельзя было разработать без свежих сведений о планах Советского Союза в этой области. Пришлось бы гадать о характере и размерах угрозы внезапного ракетно-ядерного удара Советов, поставившего бы под вопрос само существование Соединенных Штатов. Меры самозащиты являются неотъемлемым правом суверенитета. Само собой понятно, что этот принцип ни в коем случае нельзя использовать легкомысленно.

Возвращаясь мысленно к тем временам, я могу сказать честно и откровенно: большинство американцев было согласно с тем, как мы действовали в тогдашних обстоятельствах. Возникшая в пятидесятые годы ракетная гонка приняла серьезный характер, и полеты «У-2» помогли нам получить необходимую информацию о прогрессе Советов в этой области.

Поскольку я рассматриваю в этой главе различные слухи и мифы, мне хотелось бы упомянуть об одной выдумке, связанной с операцией «У-2». И в Советском Союзе, и у нас, в Соединенных Штатах, да и в других странах упорно распространялась версия, будто бы Хрущев был потрясен тем, что мы посылали самолет в воздушное пространство СССР. На самом же деле советскому лидеру еще за несколько лет до злосчастного рейса было прекрасно известно, что мы систематически прибегаем к таким операциям. Возможно, поначалу у него были не совсем точные сведения, но обмен дипломатическими нотами происходил по этому вопросу еще до 1 мая 1960 года, когда самолет был сбит над территорией СССР. Это означало, что средства ПВО Советской Армии стали более точными и мощными.

Следовательно, Хрущев специально разыграл гневный припадок на Парижской встрече[130]. В то время он не видел никакой возможности достичь успеха на переговорах по берлинскому вопросу. Кроме того, у него были большие неприятности с китайскими коммунистами. После визита к президенту Эйзенхауэру осенью 1959 года хозяин Кремля остановился в Пекине по дороге домой и встретился с Мао. Но ему не удалось расположить к себе китайского диктатора. Хрущев также опасался, что советский народ чересчур дружелюбно отнесется к президенту Эйзенхауэру, когда тот летом 1960 года посетит, как намечалось, Москву. Учтя все эти неблагоприятные для него обстоятельства, Хрущев, поразмыслив, принял решение использовать досадный первомайский инцидент с «У-2» в качестве предлога для того, чтобы торпедировать конференцию и сорвать визит Эйзенхауэра в СССР.

Имеются доказательства, что в течение первых двух недель мая, то есть после того, как «У-2» был сбит, и до намеченного открытия Парижской конференции, на президиуме ЦК КПСС велись долгие дебаты. Как я полагаю, вопрос заключался в том, положить ли инцидент с «У-2» под сукно или же использовать его для срыва конференции. Кроме того, имеются донесения, что Хрущеву был задан вопрос, почему он не упомянул о полетах самолета над страной во время своего визита к президенту в 1959 году, более чем за шесть месяцев до того, как «У-2» был сбит. Говорят, что советский лидер пояснил: не хотел, мол, нарушать дух Кэмп-Дэвида.

Чтобы закончить разговор об «У-2», хочу ответить еще на одно критическое замечание. Нас упрекали: мы, мол, узнав о том, что пилот Пауэрс выбросился с парашютом и остался в живых, подтвердили — он действовал по нашему приказу. А нужно было бы до конца держать язык за зубами и ни в чем не признаваться, утверждая, что Соединенные Штаты в принципе против шпионажа.

Конечно, наши критики теоретически правы, действительно существует старая традиция, прекрасная для своего времени: нельзя ничего говорить о шпионских операциях. И если шпион схвачен, то исходили из того, что он будет держать язык за зубами. Руководители разведки сохраняли молчание даже в тех случаях, когда их несчастливые подопечные начинали говорить.

Но в XX веке этот принцип уже не всегда срабатывает. История с «У-2» — как раз такой случай. Ведь о создании самолета, его истинном предназначении, успешных результатах его использования в течение пяти — лет было известно широкому кругу лиц в нашем обществе. Это было неизбежно, учитывая необычность проекта, его высокую стоимость и сложность. Оперативное использование самолета «У-2» нельзя было ставить в один ряд с рутинной засылкой секретного агента через границу. А что это значит? Да в первую очередь то, что множество лиц, имевших то или иное отношение к проекту «У-2», сразу бы поняли: американское правительство лжет, отрицая факт посылки самолета в шпионский полет над Советским Союзом. А раз так, то это вскоре узнала бы вся общественность в США и во всем мире.

Еще более серьезным был вопрос об ответственности правительства. Для исполнительной власти занять позицию, что подчиненные ей лица подготовили и провели, мол, на свой собственный страх и риск такую операцию без санкции сверху, было бы равносильно признать безответственность правительства, отсутствие контроля за действиями нижестоящих учреждений, чреватыми крупным ущербом для нашей национальной политики. Согласитесь: правительство попало бы в труднейшее положение. Попытка замолчать все это дело, по моему мнению, не имела никаких шансов на успех и была бы равносильной нашему признанию совершившегося факта.