Младший сын боялся смотреть на отца, не смотреть тоже было страшно, взгляд заметался, юный Нолдо задержал дыхание, чувствуя, как начинает бешено колотиться сердце. Старший вжался в спинку кресла.

— Самое большее, на что способны орки по отношению к великому народу Наугрим, — ударив по столу и выпучив глаза, продолжил орать Карнистир, — напугать! Избить! Схватить, раздеть и заставить голышом бегать по лесу, жрать камни и траву и пить конскую мочу! Но ни один гном не должен быть искалечен или убит! Ни один!

Владыка Таргелиона опёрся на столешницу, подался вперёд.

— Пока я не прикажу, — сказал сын Феанаро Куруфинвэ тише и спокойнее, кровь отлила от лица.

Принцы поспешно встали и, почтительно, словно верные слуги, кланяясь отцу, покинули кабинет. Осталось дождаться, когда соберётся необходимый по численности отряд, и вернуться в лесок, куда уже отправился гонец с новыми распоряжениями. Воля короля должна быть донесена и исполнена в точности и незамедлительно.

Слава великому правителю!

***

Накинув маскировочный плащ, посланник исчез среди редких стволов и низких кустарников. Высокий Нолдо с равнодушным видом залил костёр.

— Приказ есть приказ, — натянуто улыбнулся химрингский воин, поправив пояс с оружием и принявшись собираться в путь. — Сказать по правде, мне он больше по душе, чем предыдущий.

Линдиро пожал плечами: да, сидеть и наблюдать, ожидая причин защищать наугрим — не самое приятное занятие, особенно вкупе с пониманием, что именно подразумевает под собой «защита». А теперь, похоже, приободрился и немного успокоился даже Сулион.

— Таргелионский нолдоран не захочет, чтобы лорд Маэдрос снова прислал войска на его границы, — продолжил говорить воин у кострища, — поэтому, уверен, не встанет на защиту тех, кого Химринг во всеуслышание объявит преступниками и вредителями, мешающими дружбе эльдар и наугрим.

— Лорд Маэдрос так не поступит, — покачал головой Линдиро, — ты невнимательно слушал гонца. Если Морифинвэ Феанарион попытается защитить своих «орков», Белегост узнает, кто эти вредители на самом деле, поэтому Таргелион не вступится за разбойников.

— Это его подданные, — с сомнением возразил Синда с луком за спиной. — Карантир обязан…

— Здесь всё сложнее, — спокойно пояснил сын Асталиона, тоже начав собираться в путь, — если Морифинвэ попытается защитить тех, кто нападает на белегостских наугрим, он по сути признает, что способен идти против собратьев своих ногродских союзников. Это может не понравиться гномам, и торговые отношения окажутся под угрозой. Я уверен, что ради выгоды Морифинвэ пожертвует небольшой орочьей шайкой.

— Ты не можешь знать наверняка, — оссириандский эльф готов был начать спор, но Линдиро дал понять — разговор окончен.

Сулион молча покачал головой. Эльф чётко решил для себя, что станет защищать свою Хасолсэль и от врагов, и от друзей, и от опасности, и от справедливости.

Диверсанты сельдяного короля

— В море буря до небес —

То сердит сельдяной король.

Бьёт по дну он своим хвостом,

Пенит волны своей бородой.

Выйдет в море лишь смельчак,

Да и то, если слишком пьян.

Скажет кхулум: «Не дорога

Ему совсем своя голова!»

Мощная тягловая кобыла размеренно переставляла ноги, ритмично шагая вперёд к намеченной погонщиком цели. Подыгрывая себе на губной гармонике, коренастый бородач с руками кузнеца пел о море, которого никогда не видел, но, пообщавшись с Нолдор из Поющей Долины, наслушался достаточно, чтобы вдохновиться на стихосложение.

— Сельдяной король, за столом

До утра не сомкнём мы глаз.

В твою честь смочим в хмеле усы,

На всю ночь о тебе рассказ.

Каждый кормщик, каждый рыбак

Знает и чтит своевольный твой нрав.

Каждый взывает к милости твоей,

На тропу тресковую встав.

Триста фунтов веса в тебе,

Да целых триста футов в длину!

Сидя на троне, в своей глубине

Обводишь взглядом рыбью страну.

Понимая, на кого намекает певец, строители будущего Свободного Тракта рассмеялись.

Лошадь покорно остановилась, услышав команду, тяжёлый воз замер на месте, перестав скрипеть.

— Ось вот-вот треснет! — перебивая музыку гармоники, крикнул рыжебородый гном, заглянув под дно. — Перегрузил!

— Не треснет! Добротно сколочена, — отозвался рабочий, вместе с помощниками снимая на землю мешки.

Певец спрыгнул в лужу, подражая похожим на танец движениям эльфов.

— Сельдяной король, всё равно

Вера в победу живёт в нас!

Поскорей бы настала пора,

Поскорей бы дождаться утра!

Братец, допивай свой эль,

Да давай спать — рано вставать.

Крепкая сеть готова давно —

Негоже ей без дела скучать!

А поутру наточим багры

Да выйдем в море с первой зарёй.

Будет на пиру копчёная сельдь —

Уж не обессудь, король сельдяной!

Седой гном хмыкнул, поправив съехавший на глаза колпак, и уткнулся в карту.

— Помните условие эльфов, которое они больше всего любят повторять? — сурово спросил строитель. — Рубим одно дерево — сажаем два. Да так, чтобы те не засохли! Иначе Пастыри разгневаются и станут мешать работе.

— Здесь Пастырей никто отродясь не видал, — фыркнул в бороду перегрузивший воз мастер, — но ссориться с друзьями Азагхала, потакая собственной лени, я бы точно не хотел.

Яркий дневной свет озарил расчищенную разровненную основу под будущий тракт, которую уже успели подготовить на участке почти в лигу выехавшие первыми из Белегоста строители, и седобородый мастер довольно хмыкнул, щурясь от безжалостных золотых лучей.

— Не люблю поднебесные земли, — протёр он глаза, — слишком много света, и ветер постоянно дует. А летом ещё и пыльца в нос забивается!

Собратья были абсолютно согласны, однако все понимали, что нельзя безвылазно сидеть в любимом тёплом подземном доме.

— Поутру наточим багры

Да выйдем в море с первой зарёй.

Будет на пиру копчёная сельдь —

Уж не обессудь, король сельдяной! — снова пропел гном с гармоникой, осматриваясь и приветствуя собратьев, что далеко впереди строили дома вдоль будущего тракта.

И сомкнувшееся вдали редколесье ответило наугрим таинственным шёпотом листвы.

***

Ночная тьма сгущалась по-летнему быстро, однако увлечённые работой наугрим не заметили смены времени суток, пока не взошла луна, и не изменились звуки вокруг. Шорох, шелест, присвист, стрёкот и уханье становились неуловимо громче, ближе и резче, словно произносились с каждым разом более нервно.

— У нас не всё гладко, — сказал, наконец,