не возникало и сейчас. Он пришел вслед за персами в их дом – чтобы они никогда больше не вломились в его. За спиной горел их флот, и Ксантипп появился словно из ада. Возможно, гоплитов с ним пришло немного, но они были закованы в доспехи и обучены. С ними был царь Спарты, а также греки из тех городов, которые отказались склониться перед персами, дать воду и землю.

Он посмотрел направо и налево и увидел плотную фалангу. С противной стороны доносились приказы, которые отдавали персидские командиры. Медленно, словно распускающиеся цветы, взлетели стрелы.

– Щиты вверх! – громко, чтобы его слышали не только афинские гоплиты, но и остальные, скомандовал Ксантипп. – Приготовиться! Сомкнуть щиты!

По всему строю щиты соединились так, что перекрывали друг друга.

Стрелы стучали как град, но не было ни просветов между щитами, ни внезапных криков, ни искаженных болью лиц. Гоплиты зарычали и опустили щиты. Кто-то обрубил мечом древки воткнувшихся стрел. Другие оставляли их как трофеи.

Тяжело дыша, гоплиты готовились приступить к самой тяжелой в своей жизни работе, от которой даже выносливейшие краснели, как глина. Нет ничего труднее, чем убивать, сражаясь в шеренге, – силы иссякают так, что становится невозможно поднять руку. Половина павших в бою погибали потому, что больше не могли остановить удар.

Ксантипп вознес молитву сыну Аполлона Асклепию, богу врачевания. Он также попросил благословения у Ареса, который всегда там, где люди проливают кровь. Бог войны будет на том поле у моря, на горе, возвышавшейся над всем. И смерть стоит за его правым плечом. Может быть, и одна из мойр будет с ним в белом одеянии, с ножницами, чтобы перерезать нити жизни. Афинянин содрогнулся при мысли, что ее взгляд упадет на него.

Он взглянул на Арифрона, но страх, кольнувший сердце, не отозвался эхом в его сыне. Беспокоиться должны отцы, а не сыновья. Взгляд потянулся дальше. Сначала на него никто не отозвался. Все внимание было приковано к врагу. Но потом они почувствовали его – он мешал сосредоточиться. Один, два, затем уже десятки гоплитов обернулись посмотреть, кто же наблюдает за ними. Поняв, что это Ксантипп, они кивали. Некоторые улыбались, демонстрируя уверенность. Это были люди из бронзы, золотые гоплиты. Да, персы имели численное превосходство, но были плохими воинами. Греки были охотниками, гончими псами. Они загнали своего оленя и готовились закончить дело.

Еще один залп из луков, и на этот раз стрелы полетели по более низкой дуге. Ксантипп снова проревел приказ, но в нем едва ли была необходимость. Греки снова сомкнули щиты. Лишь один выругался, когда стрела попала в запястье. На глазах у Ксантиппа мужчина обернул рану тряпицей и привязал кисть к ручке щита, туго затянув конец зубами. К раненому наклонился товарищ со словами поддержки. Многие из них были отцами. Они знали, что сказать. В такие моменты лучше всего срабатывает не участливость, а грубоватый юмор и насмешка. Они не допустят слабости перед лицом врага.

Ксантипп опустил щит. Было трудно не сорваться с места и не броситься защищать сына от стрел, но тысяча дней подготовки выковала в нем железное самообладание. Он двинулся вперед вместе со всеми, держа в руке копье-дори. В полтора раза больше человеческого роста, дори было грозным оружием. В плотном, глубоком строю с подпирающей сзади массой эти копья становились убийственной силой.

Греки наступали – персы стояли неподвижно, переминаясь с ноги на ногу. Никаких хитростей не будет, никаких ложных маневров, фланговых обходов, подкреплений – только давление, только натиск фаланги.

Задние давили, подталкивали и поддерживали, продвигаясь шаг за шагом; передние били, наносили удары, отступали и снова били. Прилив нес их вперед, и они не могли ни остановиться, ни передохнуть. Они или пройдут врага, или умрут.

– Арифрон, держись поближе ко мне, – сказал Ксантипп.

Старший сын кивнул, как всегда доверяя суждениям и советам отца больше, чем Перикл. Арифрон с юных лет понял, что его отца уважают, что Ксантипп знает, как надо поступать. Почти насильно Арифрон заставил себя слушаться и учиться, чтобы стать мужчиной по примеру отца. Это решение привело к тому, что теперь они шли рядом, в одном строю. Арифрону предстояло пройти испытания на полях сражений, чтобы проложить свой собственный путь. Сердце Ксантиппа переполнялось гордостью.

Когда осталось шестьдесят шагов, лучники дали третий залп.

Промахнуться на таком расстоянии трудно, и они стреляли и стреляли, опустошая колчаны, выпуская то, что копили и берегли, как золото. Стрелы звенели и ломались, ударяясь о бронзу. Голова Ксантиппа дернулась назад, когда стрела ударила в шлем и отлетела так быстро, что он даже не заметил ее. По щиту будто колотили кулаком, но ни один железный наконечник не ужалил руку. Стрелы градом сыпались на землю и хрустели под ногами.

Ксантипп видел, что лучники отступают, – колчаны опустели. Он помнил это с Марафона. Помнил, как персы гибли на мелководье и как море сделалось красным.

– Передние шеренги! Копья наготове! – прорычал он.

По команде воины опустили длинные копья из македонского ясеня. Некоторым людям было меньше лет, чем их оружию. Но за копьями ухаживали, смазывали маслом, шлифовали, заботились о наконечниках, чтобы не заржавели, – и они блестели серебром. Широкие листовидные наконечники были слишком толстые, чтобы согнуться, и достаточно прочные, чтобы пробить броню и сохранить острие.

Персы метали свои копья – короткие и кусачие. Немногие нашли щели в стене щитов, а остальные, казалось, растворились в золотом потоке. Сорок шагов. Ксантипп знал, что отстает. Эпикл подал знак, призывая к порядку. Справа от него спартанский царь Леотихид надел шлем. Его «красные плащи» рвались вперед, в своем рвении опережая остальную фалангу. Ксантиппу все было совершенно ясно, как будто он видел этот миг запечатленным в глазури. Внутри все внезапно сжалось от страха, что пришла его собственная смерть, что ножницы мойры отрезают его от жизни.

Миг пролетел. В реве, вырвавшемся из тысяч глоток, звучали вызов и злость. Они подстегивали себя им, как плетью, чтобы не чувствовать другой боли. В десяти шагах персы стояли сплошной, вросшей в землю стеной.

Ксантипп хватил открытым ртом воздух и проревел на все поле:

– Бей! Копья! Бей!

Передние шеренги устремились на врага, как метатели копий на Олимпийских играх, длинными последними тремя шагами, руки выброшены вперед, дори нацелены в персидские доспехи. Удар! И рывок назад. Снова выпад – уже покрасневшими наконечниками – и снова назад.

Каждый удар фаланга сопровождала громким криком. Щит соседа служил защитой, копье было клыком. У одних шаг вперед совпадал с выпадом, другие выставляли правое