Прибыв в Центральную летную школу, находившуюся в Халлэвингтоне, я испытал давно забытое чувство школяра-новичка. Вновь прибывшим полагалось прежде всего пройти офицерский учебный курс. Меня немедленно облачили в униформу и тут же велели приступать к делу. Я же практически ничего не знал — ни о здешних порядках, ни о том курсе, который мне предстояло пройти. Халлэвингтон — крупная авиационная база, здесь было 37 различных типов самолетов. Первое доставшееся мне страшное испытание — руководить утренним построением при спуске флага в 6 часов. Последний раз я участвовал в чем-то подобном около 30 лет назад. Я, естественно, понаблюдал за тем, как действовал офицер, дежуривший накануне, но одно дело — настоящий военный и совсем другое — я сам. Все, однако, прошло вполне нормально, и я почувствовал огромное облегчение.

Начальником школы был кадровый офицер ВВС по имени Одди — личность примечательная. Он постоянно конфликтовал с Советом ВВС, так как считал, что все действия и порядки в школе должны быть подчинены условиям военного времени. Прошло всего 10 дней, как я появился в школе, и он назначил меня штурманским офицером: ранее занимавший этот пост командир звена отправлялся на задание. Школа готовила главных инструкторов по летному делу, и в ней обучались офицеры разного ранга — от лейтенантов до полковников авиации. В основном это были пилоты из разных войсковых подразделений и из разных стран-союзников. На одном курсе у нас обучались британские офицеры, а также австралийцы, новозеландцы, южноафриканцы, поляки, французы, норвежцы и американцы (но никогда не бывало одновременно офицеров из ВВС и ВМФ США, так как они не ладили между собой).

В мои обязанности входило главным образом кратко разбирать с пилотами штурманские задания и придумывать им упражнения по навигации. В конце каждого курса устраивались штурманские соревнования, и проходили они на 12 легких двухместных учебных самолетах «Магистр». Это было хорошей тренировкой тех штурманских навыков, которые действительно необходимы пилоту. Мы устраивали что-то вроде поиска сокровищ. На одном из состязаний, например, надо было долететь до ближайшей средней школы, пересчитать там теннисные корты, умножить эту цифру на определенное число, а полученное значение считать нужным азимутом и лететь по нему в поисках следующего ключа к заданной цели. Эти соревнования были очень популярны у нас и чрезвычайно спортивны. На одном из них мне довелось быть пилотом у полковника авиации Тедди Дональдсона, который в то время был мировым рекордсменом по скоростным полетам. Он делал всю штурманскую работу, а я был при нем просто шофером. После нашего полета он признался, что от моего пилотажа его впервые в жизни замутило в воздухе. Я же думаю, произошло это потому, что ему впервые в жизни пришлось опускать голову и смотреть на карту.

Была у меня в школе и другая обязанность — разработка методики так называемой «внутренней» навигации. Она предназначалась пилотам., действующим на вражеской территории, когда нельзя оторвать глаз от земли и приходится все время маневрировать, избегая зенитного огня. Надо было научиться все время видеть карту, не имея ее перед глазами, иными словами — внимательно изучить и запомнить карту перед вылетом. Это требование может показаться невыполнимым, но при соответствующей методике и интенсивных тренировках пилоты умудрялись находить стог сена в 50 милях от исходной точки — и не в прямом полете, а непрерывно меняя направление. Одди справедливо заключил, что без возможности летать и самому быть штурманом мне такую работу не выполнить. В результате я не только занимался штурманским делом в воздухе и на разных типах самолетов, но имел легкий аэроплан для индивидуальных рабочих полетов и мог пользоваться им, когда было нужно. Это позволило мне участвовать в создании учебного фильма (мы сами сделали его в школе), разрабатывать интересные методические упражнения, а также время от времени летать домой на выходные. Как-то утром, когда я собирался лететь домой, мы получили из Лондонского авиауправления шифровку. В ней говорилось, что мне надо быть очень осторожным в полете и внимательно смотреть, не увижу ли что-нибудь странное. Я обычно летал низко — так интереснее, и в этот раз меня удивило, что все дети, увидев мой самолет, бросали свои игры и бежали прятаться. Когда тоже повторилось и в другом населенном пункте, я сообразил, что они прячутся от меня. А когда дети повели себя и в третий раз, мне захотелось узнать, что происходит. Я посадил свой самолет на базе истребителей в Хорнчерче и в этот момент увидел, как один из наших истребителей сбил в воздухе самолет-снаряд, и тот рухнул на землю с мощным взрывом. Значит, дети принимали мой маленький моноплан за самолет-снаряд. Прилетев домой, я узнал, что одна из этих дьявольских машин прошла низко над нашим домом. Во время войны нашему дому доставалось, к счастью, слегка, но много раз (после девятого случая я перестал считать), и я, естественно, очень волновался, оставляя Шейлу одну. Я уговаривал ее переехать в Уилтшир, но мог найти там только комнату в доме, где ей пришлось бы жить с посторонними. Она заявляла, что предпочитает оставаться под бомбами, но в своем собственном жилище. Однажды самолет-снаряд взорвался совсем близко от нас. Навестив Шейлу, я увидел, что большая липа у соседнего дома начисто лишилась листьев. В разгаре лета совершенно голое дерево выглядело очень странно. Спустя несколько недель я опять прилетел домой и с радостью увидел, что липа покрылась новой листвой — словно не осень наступала, а весна.

Я волновался за Шейлу, она — за меня. Я старался успокоить ее и говорил, что в Лондоне под бомбежкой риска больше, чем в нашей школе. В действительности неприятности у нас случались, и нередко. Большинство наших курсантов, перед тем как попасть в школу, занималось административной работой. Неудивительно поэтому, что теперь, проходя интенсивный лекционный курс и летая на самолетах тридцати семи разных типов, они часто попадали в серьезные переделки. В летном деле безопасность приходит с опытом, с постоянными тренировками, но считалось, что, оглядываясь на безопасность, нам войну не выиграть.

Случалось, что кто-то из моих курсантов, выполняя штурманские упражнения, не возвращался из полета, и тогда я часами разыскивал их на своем легком аэроплане. Однажды пропали двое южноафриканцев, и я несколько дней пытался найти их среди уэльских холмов. Спустя три месяца, когда уже не осталось никаких надежд, мы услышали, что они попали в плен. Они перепутали показание компаса и вместо северо-запада полетели на юго-восток. Пересекая Ла-Манш, они думали, что летят над Бристольским заливом. С благодарностью увидели они, как прожекторы осветили им посадочную полосу. Сели, подрулили к стоянке, и, только когда немецкий солдат ткнул в них автоматом, они сообразили, что прилетели не на английский аэродром.

Я часто предпринимал полеты в одиночку на разные авиационные базы с целью узнать о навигационных новшествах. Кроме того, должен признаться, я все еще надеялся получить где-нибудь работу штурмана. Приземлившись на очередном незнакомом аэродроме, я забирался на командную вышку. Дежурный офицер, не видя на мне знаков отличия, обычно спрашивал: «А где пилот?» Мне это доставляло удовольствие и (ребячество, возможно) некоторую моральную компенсацию за то унизительное пренебрежение, которое приходится испытывать «наземному» служащему, находящемуся среди действующих пилотов.