Наутро я первым делом отправился к нему. Настроение было прескверное: хотя рана Фрэнка оказалась несмертельной, удар он получил страшный — две лопасти пропеллера сломались. От такого шока Фрэнк мог и не оправиться, ведь он далеко не молод. Но, когда я подошел к его кровати, он сразу же спросил:

— Где пропеллер? Смотри, не выбрасывай его — я хочу взять его себе на память.

Вот это мужчина!

Фрэнк поправлялся тяжело. Мешала жара; температура 95 градусов по Фаренгейту считалась в Багдаде прохладной. Через местное отделение британских ВВС мы получили металлический пропеллер. Он не совсем подходил к мотору «Джипси», но нам удалось его приладить.

Из Багдада мы полетели в Каир, Полет продолжался 6 часов с четвертью. По пути мы остановились в пустыне — в оазисе — и перекусили. Фрэнк провел несколько дней в каирской больнице, но рука заживала плохо по-прежнему его мучила сильная жара. В конце концов мы решили совершить быстрый воздушный бросок домой. Так и сделали: за 29 с половиной часов долетели из Каира до Бруклендза[11] с восемью посадками.

Со временем Фрэнк поправился полностью и вернулся в свое скотоводческое поместье в Таутане, не забыв прихватить злополучный пропеллер. Я думаю, что жизнь ему спас серебряный портсигар, который он всегда носил в нагрудном кармане. Вероятно, первый скользящий удар лопасти пропеллера пришелся как раз по портсигару и остановил Фрэнка. Не случись этого, второй удар разрубил бы ему плечо.

В Англии я первым делом отправился в Девон — навестить своих родных. Отец оставил службу и жил в Южном Девоне. Потом я погостил у своих кузин в Северном Девоне — как всегда, мне было очень хорошо с ними. От кузин я узнал об ожидавшемся приезде в Северный Девон одной танцовщицы по имени Шейла Крейвен. Меня особенно заинтересовал необычный способ ее передвижения: свою машину она погрузила в поезд и приехала к нам не за рулем, а по железной дороге. На мой вопрос, почему она так сделала, Шейла ответила, что накануне устала от выступления, а в Девоншир ей хотелось появиться свеженькой.

Щейла любила комфорт и вообще показалась мне девушкой томной и изнеженной. Я хорошо представлял, как ее сопровождает чернокожий мальчик-слуга и носит за ней подушки, шаль и зонтик от солнца. Временем она распоряжалась легко и свободно, всегда с интересом слушала других и нередко высказывала оригинальные суждения. Я немало удивился, когда узнал, что эта томная особа только что вернулась из Индии и Абиссинии, где она путешествовала в одиночку. Ей скорее подходило побывать там в качестве личной гостьи вице-короля Индии или британского посланника в Аддис-Абебе.

Шейла сказала мне, что всегда хотела изучать дальние страны, но я тогда несерьезно отнесся к этим ее словам. Скажи мне кто-нибудь, что придет время и мы с ней вдвоем поплывем на яхте через Атлантику, а потом еще раз сделаем это, но уже втроем, с нашим сыном, я посмеялся бы над такой шуткой. Но как бы то ни было, а кончилось тем, что я в нее влюбился, мы поженились и отправились на пароходе в Новую Зеландию. Шейла вспоминает, как я вскочил к ней в лондонский поезд и выпалил: «У меня есть сто фунтов наличными, четырнадцать тысяч фунтов невыплаченного кредита и еще есть деревья — выходи за меня замуж».

Из этой нашей поездки в Новую Зеландию в 1937 году ничего, в общем, хорошего не получилось. Обосновались мы в пригороде, со многими бытовыми мелочами нашей жизни Шейла не могла примириться. Ее, например, раздражало, что молоко не приносили в дом, а оставляли на дороге у калитки, что надо было делать кое-что по дому, что в лучшем отеле Новой Зеландии нельзя пообедать позже 6.30 вечера.

Я пытался доказать Шейле, что Новая Зеландия подает всему миру пример социальных новшеств и идет впереди всех в таких вопросах, как, например, избирательные права женщин и забота о младенцах, национальная служба здравоохранения и государственное страхование. Я говорил ей, что если бы управлял Британией или Америкой, то непременно послал бы в Новую Зеландию внимательного наблюдателя, потому что именно здесь закладываются сейчас основы будущего мирового развития, тогда как в других передовых странах эти тенденции проявляются не столь отчетливо. Но мои доводы мало действовали на Шейлу — ей претила та жизнь, которую нам приходилось вести в Новой Зеландии. Помимо всего, я сам был в довольно трудном положении — доход от моего бизнеса не мог обеспечить нас в полной мере. Не могли мы не думать и о назревавшей войне с Германией в Европе, и о том, что мне придется принять в ней участие. В конце концов решили возвращаться в Англию. Я договорился с Джеффри, что он продолжит наш бизнес, и заказал места на «Кристиан Хьюгенс», который шел в Англию через голландскую Ист-Индию.

На борту «Кристиана Хьюгенса» я познакомился с бывшим военным министром Германии фельдмаршалом фон Бломбергом. Мы с ним часами беседовали и затрагивали серьезные темы. У меня есть фотография, на которой он, рассказывая мне что-то, стучит кулаком по столу. За время нашего путешествия он обрисовал мне будущее Европы на ближайшее десятилетие и, кажется, не ошибся. Больше всего меня заинтересовало его утверждение, что если мы, англичане, не будем дружить с Германией, то немецкие ученые и изобретатели станут добычей России и она, таким образом, превратится в мощную мировую державу. Он рассказал мне также интересную историю времен мировой войны. Британцы изобрели танки и впервые использовали их в бою. Впереди в линию шли три танка, они застряли в грязи и были захвачены немцами. Он, Бломберг, был одним из трех генералов, которым предстояло решить, делать ли Германии самой такие танки или нет. По его мнению, Германия не имела достаточно стали для производства не только танков, но и необходимого количества снарядов. Голос Бломберга стал решающим — немцы отказались от производства танков. Бломберг признался, что, может быть, ошибся тогда в своем суждении.

В Англии я обратился в Королевские ВВС с просьбой зачислить меня боевым пилотом. Я думал, что мой летный опыт в сочетании с умением стрелять — это именно то, что им нужно. К моему удивлению и огорчению, мне сказали, что я уже не гожусь по возрасту. Мне было 37 лет и до этого не приходило в голову, что я могу быть стар для чего-либо. Я стал искать работу. По моим понятиям, жизнь — слишком большая ценность, чтобы употреблять ее на одно лишь зарабатывание денег. Я хотел заниматься чем-то творческим, интересным, чем-то, по возможности связанным с навигационными приборами, с навигацией. Я попытался организовать вместе с тремя своими друзьями компанию для производства навигационных приборов, но мы не смогли собрать нужных средств. Позже один из нас, Пол Гудайм, создал собственную компанию «Электроник инструменте», которую потом продал за три четверти миллиона фунтов.

Я продолжал поиски работы, но не мог найти вакансии. С работой в Англии тогда было плохо, и, кроме того, я, наверное, не соответствовал английским стандартам. Только через полгода Артур Дж. Хьюз создал для меня должность специалиста-навигатора в компании «Генри Хьюз и сын». Там я участвовал в разработке пузырькового секстана и много времени проводил в воздухе. С 21 года я привык быть хозяином самому себе, и моя нынешняя зависимость наемного служащего тяготила меня. Зарплата 8 фунтов 13 шиллингов в неделю не покрывала расходов на нашу квартиру в Челси. Собственное мнение об организации дела приходилось подчинять мнению старших по должности, и это было нелегко. Меня поражали карьеризм, борьба за власть, распространенные в крупных английских фирмах. Там завидовали успехам своих коллег, обижались на молодых, которые проявляли больше способностей, умения или предприимчивости. Я ожидал найти больше коллективизма, сплоченности единой команды, когда каждый старается сделать и свою, и общую работу более эффективной. Моя жизнь стала ограниченной, и я размышлял над тем, как разорвать этот круг, искал и не мог найти выхода. Я чувствовал также физическую несвободу. В Новой Зеландии я легко мог заниматься спортом на свежем воздухе, в Англии же все было тесно, везде народ, дороги узкие, запутанные. Я страдал без физических нагрузок, без активных вылазок за город. Когда мне выдалось провести выходные у друзей, на их загородном участке, я все утро простоял с ружьем под деревьями, тщетно надеясь подстрелить какого-нибудь голубя.