– Опять двадцать пять! Сынок, про полицию Клатовы мы уже говорили, забыл?

– Что же делать, мам? Кто нам поможет?

– Не переживай, Славка, – я ободряюще улыбнулась расстроившемуся парнишке, – помогут. К завтрашнему дню сюда прибудет, звеня уздечками, батальон гусар!

– Каких еще гусар?!

– Гусар Интерпола, других не держим.

– Откуда?

– Саша, в наших номерах есть телефоны?

– Разумеется.

– А выход на международную связь там имеется?

– Думаю, да.

– Замечательно! Сейчас я позвоню Алексею, и можете не сомневаться – завтра фон Клотца и вашего… хм… пана Голубовского ожидает бо-о-льшой сюрприз! Думаю, стоит дождаться их здесь, в Клатовы, пусть сами привезут Вику из замка.

– Зачем это они привезут сюда Вику?

– Затем, что на завтра назначено бракосочетание всеми уважаемого Фридриха фон Клотца и его прелестной юной невесты, Виктории Голубовской. Я только не знаю, во сколько сие свершится. Но это легко уточнить в мэрии, где действо, собственно, и будет происходить.

– Но ведь… – Славка закусил губу и отвернулся. – Вика там сейчас совсем одна, и помочь ей некому, и эта крыса может сделать с ней все, что угодно! При полной поддержке папашки.

– Не волнуйся, сынок, – Саша ободряюще потрепала спутанные вихры парня, хотя ее глаза тревожно блестели, – Вика продержится.

– Да, дверь она должна была забаррикадировать покрепче, еду я ей оставила, до завтра Вика и носа из комнаты не высунет, – сказала я.

– Так, может, она и на свадьбу не поедет? – встрепенулся Славка.

– Нет, Слава, на свадьбу она поедет. Ради тебя. Фон Клотц поставил Вике условие: она добровольно выходит за него замуж, а он распорядится выпустить тебя из тюрьмы.

– Вот сволочь! Гад! Крыса поганая! Какая еще тюрьма?! Я бы подох сегодня в той дыре! И что тогда?

– А ничего. Вика уже оказалась бы замужем и сидела бы в замке, взаперти. А папенька ее всем рассказывал бы, как счастлива его дочь.

– А про сына он что бы говорил?

– Ну, предположим, что его отпрыск подался в бега, решил мир посмотреть. Его ищут, но пока безрезультатно…

– Ненавижу гадов!

– Все, Слава, успокойся. Пойдемте-ка лучше в пансион, отдохнем, поужинаем, а потом обсудим завтрашние планы, – Саша вышла из машины и остановилась, поджидая нас.

Пансион действительно оказался уютным, в нем по-домашнему пахло пирогами, а доброжелательная хозяйка, оживленно лопотавшая на ломаном русском, очень напоминала мою тетушку, Галю. Неунывающая оптимистка, она с улыбкой встречает любые жизненные неурядицы, и от этой солнечной улыбки неурядицы смущаются, блекнут и стыдливо уползают в заросли лопухов, дабы заняться там самосовершенствованием.

Хозяйка проводила нас до дверей наших комнат, сообщила, что ужин здесь подают в семь часов, пожелала всем приятного отдыха и вернулась к своим пирогам.

– Значит, ужин через два часа. – Саша с сочувствием посмотрела на едва державшегося на ногах сына. – Видимо, придется попросить принести нам еду в номера, сынусь мой совсем расклеился. Да и нам лишний раз маячить внизу не стоит. В общем, так: вы пока отдыхайте, а я смотаюсь к мэрии, разузнаю насчет завтрашнего мероприятия. Не думаю, что бракосочетание столь известного в городе человека, как многоуважаемый Фридрих фон Клотц, останется без внимания. К семи мы ждем тебя, Анетка, в наших апартаментах. Договорились?

– Ага, – кивнула я и открыла дверь своего номера. – Договорились.

Комната жеманно трепыхала веселенькими шторками, которые щекотал игривый сквозняк. Окна, распахнутые настежь, наполняли все вокруг ароматами весны. Чудесный вид на горы, открывавшийся взору постояльца, должен был вызвать у него восхищенное умиление, но лично у меня он вызвал лишь рвотный позыв. Осточертели мне эти горы, хватит!

Я решительно закрыла окно и задернула шторы. В номере стало довольно сумрачно, зато уютно. А теперь – телефон!

В спешке я несколько раз неправильно набирала номер и от злости готова была уже расколотить пластикового вредителя, но телефон, словно почувствовав угрозу, неожиданно отозвался родным голосом:

– Да, слушаю вас.

А у меня вдруг перехватило дыхание, я не могла произнести ни слова, получался только какой-то сдавленный сип.

– Говорите же, кто это? Почему вы молчите? – Лешка явно начал раздражаться, я испугалась, что он сейчас бросит трубку, и… расплакалась! Нет, вы представляете, до чего довели меня все эти события?!! Миссис Слюнтяйка, к вашим услугам. – Господи, зайцерыб, это ты?! Что случилось?!! Да что же это такое! Ну ответь, хомка мой родной, ну, пожалуйста! Что ж ты делаешь со мной?! – Лешка уже сорванно кричал, его страх, его волнение молнией скользнули по проводам и ударили в меня, прочистив горло и мозги.

Я всхлипнула и наконец смогла выдавить:

– Лешик, мне так плохо без тебя…

– Лапка, что случилось?

Нежная забота, прозвучавшая в голосе моего мужа, укутала меня пушистым облаком, высушила слезы и помогла мне обрести связную речь:

– Лешенька, прости, что я заставила тебя поволноваться, я просто перенервничала сегодня сильно, меня чуть крысы не съели…

– Что?!! – свистящим шепотом заорал Лешка, затем, запнувшись, он с надеждой спросил: – Шутишь, да? Разыгрываешь старенького мужа, ни капли в тебе жалости!

– Нет, папочка, не шучу. Тут такое происходит – в страшном сне не увидишь!

– Но я же звонил сегодня этому вашему клокочущему Фрицу, и он сказал, что ты в порядке, поехала в город за подарками к Викиной свадьбе, уточнял, успею ли приехать я… Постой, как ты меня назвала?!

– Лешик, а еще – Лешенька, – я улыбнулась, вытирая слезы – дошло, наконец!

– Нет, вот только что!

– Не помню.

– Издеваешься, да?!

– Да, папочка.

– Но… А… Господи!!! Ты уверена?!

– Доча, мы уверены? Да, папик, мы уверены.

– Хомка… – раздался непонятный стук – то ли это трубка упала, то ли Лешка. Через секунду родной голос вернулся, только теперь он странно дрожал: – И что же происходит в данную минуту с моими девочками?

– В данную – девочки разговаривают с любимым мужем и папой. Все самое страшное уже позади.

– Страшное?!!

– Леш, ты если стоишь, то лучше присядь. Рассказ будет долгий и местами неприятный…

Я говорила и говорила, чувствуя, как вместе со словами из меня уходят страх, боль, отчаяние и вся тоска последних дней. И вместе с ними – силы, поддерживавшие меня все это время. Теперь я МОГЛА быть слабой.