Я отвечаю:

— Это безумие. Вы, наверное, сумасшедший, раз пришли сюда, исповедались мне и ждете, что я вас послушаюсь.

— И все же вы меня не прогнали. Вы ведь не позвали служанку.

— Мне было просто интересно. Вы же сами видите, как скучно я тут живу.

— Вы ведь хотите, чтобы ваша жизнь стала интереснее? Тогда почему не бросить все сейчас — раз и навсегда? И вы сможете это сделать: бросить раз и навсегда, когда станете моей женой.

Я качаю головой:

— Полагаю, вы шутите.

— Вовсе нет, я говорю серьезно.

— Вы знаете, сколько мне лет. И знаете, что дядя мой никогда не отпустит меня с вами.

Он пожимает плечами и говорит беззаботно:

— Так мы не станем действовать напрямую.

— Вы и меня подбиваете сделать подлость?

— Да, — кивает он. — Но, честно говоря, мне кажется, что вы к этому готовы. Не смотрите на меня так. Я не шучу. Вы многого не знаете. — Он внезапно нахмурился. — У меня к вам серьезное и очень необычное предложение. Вы не просто будете моей женой. Не простое замужество — не узаконенную каторгу, которую принято называть супружеством, — такого союза я вам не предлагаю, потому что и сам к нему не стремлюсь. Напротив, я говорю о свободе. О свободе, которая не часто выпадает на долю представительницам слабого пола.

— Вы хотите сказать, — отвечаю я с усмешкой, — что я обрету ее в браке?

— Посредством брачной церемонии, проведенной при определенных, весьма необычных, обстоятельствах. — И снова быстрым жестом приглаживает волосы, и только теперь я замечаю, что он тоже волнуется — даже еще сильнее, чем я. Он придвигается ближе и говорит: — Надеюсь, вы не из тех нежных созданий, которые чуть что падают в обморок? Надеюсь, ваша горничная спит и не подслушивает за дверью?

Я вспоминаю об Агнес, о ее синяках, но ничего не говорю, только смотрю на него. Он нервно проводит рукой по лицу.

— Ну, не дай бог, мисс Лилли, если я вас переоценил! — говорит он. — Слушайте же.

И вот каков его план. Он привезет к нам в «Терновник» девушку из Лондона, устроит ее на место горничной. Конечно же, он ее обманет потом. Он говорит, что у него на примете есть одна — девушка моего возраста и внешне чуть похожая на меня. Она воровка, но не ушлая, в ней нет чрезмерной подозрительности. Он пообещает ей часть добычи. «Ну, скажем, тысячи две-три. Не думаю, что она осмелится запросить больше. Птица невысокого полета, зато много о себе понимает». Он пожимает плечами. В конце концов, сумма не так важна: он согласится дать, сколько она запросит, — все равно она ни шиллинга не получит. Она будет думать, что я невинна как дитя, и будет помогать ему соблазнять меня. Сначала она уговорит меня выйти за него замуж, а потом (он делает паузу) отвезет в сумасшедший дом. А там займет мое место. Она будет сопротивляться — еще бы! — начнет кричать, а санитары, решив, что это буйная форма помешательства, упрячут ее подальше от глаз.

— А вместе с ней, мисс Лилли, — заканчивает он, — упрячут и ваше имя, и никто не будет больше знать, чья вы дочь и чья племянница, — словом, все, что связано с вами теперешней. Подумайте об этом! Вы скинете с плеч свое прошлое, как скидывают пальто на руки слуге, и пойдете налегке, куда вам будет угодно, — у вас будет такая жизнь, какую вы себе сами пожелаете.

Вот такую свободу — странную и зловещую свободу — он мне предложил. За тем и приехал в «Терновник». В награду ему нужно мое доверие, мое твердое слово, мое обещание молчать — и половина моего наследства.

Я ответила ему не сразу — сидела, отвернувшись от него, и думала. Наконец сказала:

— У нас ничего не получится.

— А по-моему, получится, — ответил он.

— Девушка догадается.

— Все мысли ее будут заняты хитрым планом, в который я ее вовлеку. И она, естественно, будет все происходящее воспринимать только с этой точки зрения — человек ведь что хочет увидеть, то и видит. Она ничего не будет знать о вашем дяде — а разве, глядя на вас, кто-нибудь усомнится в вашей невинности?

— А эти ее дружки, воры, — разве не будут они ее потом разыскивать?

— Конечно будут — каждый день воры ищут кого-нибудь из своих товарищей, который сбежал с награбленным, а не найдя, поругают ее некоторое время и забудут.

— Забудут? Вы так думаете? Разве у нее нет... матери?

Он пожимает плечами:

— Ну что это за мать! Скорее тетка. Ей не впервой терять детей. Не думаю, что она будет очень опечалена, если еще одним выкормышем станет меньше. Особенно если решит — а она непременно решит, — что девчонка прикарманила денежки. Понимаете? В ее же собственных интересах будет похоронить ее. О мошенницах не так убиваются, как о честных девушках. — Он помолчал. — А мы ее упрячем в такой дом, откуда ей не выбраться.

— В сумасшедший дом...

— Извините, — быстро говорит он. — Но ваша собственная репутация — репутация вашей матери — будет работать на нас. Вот увидите. Все эти годы прошлое тяготело над вами, а теперь вы можете взять и обернуть его в свою пользу, а потом освободиться от него навсегда.

Я не смотрю в его сторону: боюсь, он заметит, насколько сильное впечатление произвели на меня эти его слова. Мне и самой странно, что они на меня так подействовали.

— Вы говорите так, будто моя свобода что-то для вас значит, — говорю я. — Но вам нужны лишь мои деньги.

— Я уже в этом признался, разве нет? Но ваша свобода и мои деньги — это одно и то же. Они будут гарантом вашей безопасности до тех пор, пока мы не получим наследства. До тех самых пор вы можете доверять не моей порядочности — у меня ее нет, — а, если хотите, моей жадности, потому что в мире, в котором мы живем — я не имею в виду «Терновник»,— это великая сила. Вы в этом сами убедитесь. Я научу вас, как использовать эту силу к собственной выгоде. Мы с вами снимем дом в Лондоне как муж и жена. Жить будем раздельно, разумеется, — добавляет он с улыбкой, — только показывать этого не будем... Когда же получим деньги, ваше будущее — в ваших руках, вам нужно только помалкивать о том, какой ценой вы его получили. Вы меня понимаете? Ввязавшись в это предприятие, мы или будем верны друг другу, или потерпим крах. Я говорю серьезно. Я не хочу вводить вас в заблуждение относительно законности нашей сделки. Может быть, ваш дядя позаботился о том, чтобы вы оставались в неведении относительно законов...

— Мой дядя позаботился о том, чтобы я готова была рассмотреть любое предложение, сулящее свободу. Но...

Я умолкаю. Тогда он говорит:

— Ну хорошо, я не жду, что вы сей же час скажете мне о своем решении. Я хочу, чтобы ваш дядя оставил меня здесь — работать с рисунками, завтра я намерен их посмотреть. Если он откажется, нам, так или иначе, придется еще подумать. Безвыходных положений не бывает...

Он проводит рукой по глазам, и опять кажется, что он намного старше. Часы бьют полночь, огонь в камине давно погас, и в комнате стало холоднее. Меня вдруг пробирает озноб. Он, верно, думает, что это от страха. Склоняется надо мной и берет за руку.