Джиллиан не плакала. Она молча собрала и упаковала посуду. Она не обиделась на него за отказ. Но ей было невыносимо больно видеть страдание в его глазах.

«Грэм, милый, – думала она. – Каждый раз в постели с тобой я чувствую твою страсть, твое желание. Я знаю, что ты мужчина до мозга костей, мой любимый мужчина. Но как мне тебя в этом убедить?»

Она не умела укрощать демонов, живущих в душе. Даже своих собственных. Сможет ли она хоть когда-нибудь достучаться до него?

Той ночью Грэму приснился кошмар. Он проснулся со сдавленным криком. Джиллиан тоже вскочила, дрожа от испуга. Он отвернулся, когда она попыталась его обнять.

Наутро он молча, с тревогой во взгляде, смотрел, как она готовит завтрак. Джиллиан была в отчаянии. Закусив губу, она налила ему его любимый крепкий арабский кофе в крошечную чашечку без ручки. Он не стал его пить. И есть не стал, а она лишь надкусила треугольную лепешку. Она встала и отряхнула руки.

– Если мы хотим добраться до пещеры к ночи, нам надо поторопиться.

Он не пошевелился. Джиллиан ужаснул его вид – Грэм сидел с подтянутыми к груди коленями, с безжизненным остановившимся взглядом.

Решив оставить его одного, она пошла кормить верблюдов. Потрепала Соломона по шее, наблюдая, как он ест сушеные финики. Когда она вернулась в шатер, Грэм сидел, все так же уставившись в песок.

– Мы едем? – спросила она, но ответа не получила.

Остаток дня она изучала карту, на которой была отмечена гробница с сокровищами. Ее охватило отчаяние. Что бы она ни говорила мужу, тот молчал. Он сидел, уставившись в землю, как безмолвная синяя статуя.

Она не знала, что делать. Неужели он думал, что она осуждает его за то, что произошло? Джиллиан присела рядом с мужем и взяла его руки в свои.

– Поговори со мной. Пожалуйста, не молчи.

Грэм уткнулся лицом в колени.

– Тебе ведь это не нужно, Джиллиан. Не нужно. Уходи.

– Неужели это настолько ужасно, что заставляет тебя с криками просыпаться по ночам? Я же твоя жена, Грэм. Доверься мне. Пожалуйста.

Он повернул голову и с удивлением заглянул ей в глаза:

– Ты хочешь знать, что мне приснилось?

– Да.

– Мне приснился тот день. Я опять слышал смех аль-Гамры.

Она с болью и ужасом смотрела, как на его лбу выступают капельки пота.

– Когда все кончилось, он рассмеялся, Джиллиан. Он сказал, чтобы я прекратил этот притворный плач. И что… и что в глубине души мне самому понравилось.

– Не надо себя винить, Грэм. Ты был в отчаянии и готов был пойти на все.

Он посмотрел ей в глаза. Во взгляде была сплошная мука.

– Неужели ты не понимаешь, Джиллиан? А что, если… что, если я позволил ему сотворить со мной это не потому, что надеялся сбежать, а потому, что… – Он отвернулся и еле слышно добавил: – Ч-что, если он был прав? Если мне действительно понравилось? Если вся моя жизнь была сплошным обманом?

Она не знала, что ответить. Грэм казался далеким и недостижимым, как звезды над головой. Джиллиан до ужаса боялась потерять его, но не меньший страх внушал ей его рассказ. Ей хотелось убежать на край света и заткнуть уши, лишь бы не слышать. Этот груз был слишком тяжел для нее.

Но он доверил ей свою самую страшную тайну. Он доверился ей. Как же она могла теперь его бросить?

Нет, Джиллиан не знала, что сказать. Но она твердо знала, что ей надо добраться до самого потаенного уголка его души. Она вздохнула и обхватила его лицо ладонями. Его обсидианово-черные глаза ничего не выражали, будто и не глаза вовсе, а галька, которую они видели, проезжая уэды.

Джиллиан поцеловала его, но Грэм остался безучастным. Ей казалось, будто она целует безжизненный холодный камень. Джиллиан прижалась к нему всем телом в отчаянной попытке хоть как-то расшевелить его. Она запустила пальцы в его покрытые пылью черные кудри, выбивавшиеся из-под тюрбана, и пыталась вдохнуть в мужа жизнь, взывала к нему всем телом, молила вернуться к жизни. Вернуться к ней.

И вот он стал потихоньку оттаивать, едва уловимыми движениями губ отвечая на ее поцелуи и прижимая ее к себе все крепче и крепче. В конце концов он так сильно ее сжал, что она едва могла дышать, но Джиллиан и не думала противиться его объятиям, готовая слиться с ним воедино. А тем временем ее руки блуждали по его телу, прошлись по плоскому животу и смело скользнули ниже.

Тут он разомкнул объятия и отвернулся:

– Я… я не могу.

Джиллиан больно было смотреть на его искаженное страданием лицо. Она собрала в кулак все свое мужество, чтобы сказать то, что должна была сказать.

– У хамсинов считается, что пустыня обнажает душу человека. Здесь негде укрыться. – И, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила: – Здесь нет места тайнам и лжи. Вот и скажи мне: твою страсть возбуждает этот человек из твоего прошлого?

Он уставился на нее, не веря собственным ушам. Крутя в руках нож и пытаясь прорваться сквозь его страх, она развила свою мысль:

– Это его ты хочешь вместо меня?

Его черные глаза полыхнули бешеным гневом, лицо исказил звериный оскал. Он чуть не задохнулся от ярости, и мгновение спустя его пальцы железной хваткой сомкнулись на ее горле. Ей стало трудно дышать. Она не смела двинуться, не смела отвести глаз. Сейчас он мог одним движением сломать ей шею.

– Правду не убьешь. Ответь, – прохрипела она.

В повисшей тишине она слышала только шорох пересыпаемого ветром песка и пульсацию крови в своих жилах.

Грэм чуть ослабил хватку. Не отпустил совсем, но дышать стало легче. Потом он нерешительно провел указательным пальцем по ее шее и дрожащему подбородку. Левой рукой погладил ее по лицу.

Эти прикосновения напомнили об их первой ночи, когда их тела слились в порыве страсти и он познал радость обладания женщиной. Его рот раскрылся от благоговейного удивления. Он понял. Теперь он знал ответ. И она знала. Слезы прочертили две дорожки на ее покрытых пылью щеках.

Грэм отпустил ее. Джиллиан с наслаждением вздохнула. В его широко раскрытых от ужаса глазах стояли слезы.

– Я ведь чуть не убил тебя.

– Но ведь не убил. И никогда не убьешь. – И она поцеловала руку, которая чуть не задушила ее.

– Да, какая-то часть меня готова была тебя растерзать, потому что я боялся ответа. Я слишком быстро сдался. Он решил, что мне понравилось, потому что я не сопротивлялся, – сказал он отрывисто.

– Тебе не могло это понравиться. Ты делал то, что должен был делать. – Она все не могла отдышаться и потирала горло.

– Я должен был драться с ним. А я не дрался. Я попытался кричать только тогда, когда он заткнул мне рот. И кричал я потому, что понял, что на этот раз виноват в моем унижении будет не язычник-араб. Надо мной надругался англичанин, соотечественник, человек одной со мной культуры. И я смирился с тем, что произошло.