я прежде не обращал особого внимания, потому что стоял он с краю. Силуэт невысокого мужчины в камуфляжном костюме и черной бейсболке, в котором я вдруг узнал господина Асфиксию. Семенящей походкой он подошел к Каролине, встал у нее за спиной, и, глядя мне в лицо с насмешливой улыбкой, взялся за концы петли. Я хотел было закричать, но крик застрял у меня в горле. Хотел броситься ей на помощь, но она, предугадав мое желание, отрицательно покачала головой и что-то прошептала. Я не мог слышать этого шепота, но, однако же, услышал. Услышал хором голосов в своей голове, в тот момент, когда господин Асфиксия рывком затянул петлю, и шея Каролины окрасилась алыми струйками, стремительно побежавшими к ее груди.

– Жертва! – гремели в моей голове тысячи голосов Каролины. – Жертва! Жертва! Жертва!

Я вскрикнул и очнулся.

И не понял, где нахожусь. Вскочив на матрасе, лежавшем на полу, и накрытом простыней, я в непонимании оглядывался, пытаясь вспомнить последние события своей жизни, и при этом превозмогая сильную головную боль. А когда вспомнил, то почувствовал тошноту и желание вновь провалиться в сон, забыться и прийти в себя уже сумасшедшим. Или не прийти в себя вовсе.

Мученика я заметил не сразу. Как я понял, я находился в его жилище, или в одном из его жилищ. Насколько я мог судить по маленькому окошку в самом верху стены напротив меня, это было подвальное помещение – комнатушка примерно в тридцать квадратных метров. Правда, здесь было совсем не сыро, а наоборот, даже жарко, скорее всего, благодаря старомодной металлической печке, стоявшей в углу, и чья дымоходная труба тянулась к тому самому окошку под потолком. Пол был застелен многочисленными и разноцветными коврами, оштукатуренные стены по мере возможности были оклеены календарями и плакатами, все с пейзажами природы – то лес, то водопад, то река. Из мебели здесь стояло два шкафа, один из которых был заполнен книгами, а второй, с двумя деревянными дверцами, заперт, так что содержимое его было от меня скрыто. Кроме шкафов, стол с одной надломанной ножкой, которую поддерживали три толстых книги, и на котором стоял старенький телевизор с рогатой антенной, продранный диван и несколько стульев – на одном я увидел мою одежду и даже рюкзак. Кровати не было, как я уже сказал, и заменял ее жесткий матрас, на котором я и пришел в себя. Мученик же сидел в углу, у печи, в которой угадывался огонь. На печи стояла железная миска, и от нее исходил пар и аромат куриного бульона.

– Я знаю! – прошептал я, тяжело дыша и обливаясь холодным потом, остановив взгляд на старике. – Знаю.

Мученик смотрел на меня тяжелым, словно разочарованным взглядом.

– Что ты знаешь?

– Я знаю, что было в шее Червоточины. Чего я не смог разобрать на фотографии, которую мне показывал этот тупой ублюдок из ФБР. И я знаю, кто убил ее.

– Даже не вздумай вставать, – сказал мне Мученик, заметив мое движение.

Я, разумеется, его не послушал, и в тот же момент мою левую ногу пронзила острая боль в области лодыжки, от которой я даже вскрикнул. Откинув клетчатое шерстяное одеяло, я увидел, что на ногу мою наложена шина, а сама нога значительно увеличена в размере.

– Черт возьми, только не это, – простонал я. – Сломана?

– Вывих. Но пару дней придется полежать.

– У меня нет пары дней, – возмутился я, словно Мученик был виноват в моих злоключениях. – Я должен поймать этого маньяка, пока он не убил еще кого-то.

– В чьей смерти вновь обвинят тебя, – усмехнулся Мученик, и, взяв с печки миску с супом, поднес ее мне. – На, поешь.

– Не хочу, – сказал я и даже поморщился с отвращением. Старик поставил тарелку рядом с моим матрасом, и отошел на свое прежнее место. – Ты меня вытащил?

– А кто еще по-твоему? Выпить хочешь?

– Хочу, – ответил я. – Голова болит ужасно.

– Отлично. Как только поешь, налью тебе рома.

Странное дело: во мне не было ни капли благодарности к этому человеку, а наоборот, я чувствовал ужасное раздражение от его вида. А когда он достал из-за печки бутылку и налил в свою железную кружку хорошую порцию напитка, я едва удержал свою злость под контролем. Не став спорить и решив покориться, я взял тарелку, помешал ложкой жидкий бульон, и нехотя принялся есть. Бульон был вкусный, но я этого не сказал вслух.

– Сам доставал меня?

– Другим было не до тебя.

– Сильно завалило? – кстати, только тут я заметил, что на лоб мой наложена повязка, и что на фоне общей головной боли еще и саднит над правым глазом.

– Не очень. По голове только прилетело, и ногу прищемило.

– А что Ублюдок?

– Дышал вроде бы.

– Сколько всего?

– Всего тридцать семь.

Этот ответ содержал в себе такую концентрацию ужаса и трагедии, что я просто не нашел ни сил, ни эмоций, чтобы как-то отреагировать на это число жертв. Невинных жертв, к смертям которых я имел самое прямое отношение, и никто не смог бы убедить меня в обратном – ни сам агент Дно, ни та пьяная идиотка, которая полезла в танк. Нет, к такому меня жизнь не готовила. И сам я не потрудился запастись на своем пути какими-то специальными знаниями, навыками или эмоциями на тот случай, если стану причастен к массовому убийству, а потому просто сидел с остекленевшими глазами и методично подносил ложку ко рту.

– Знаю, о чем ты думаешь, – сказал Мученик. Я ничего не ответил, и он добавил: – Как же все это могло зайти столь далеко, верно?

Я вновь промолчал, но посмотрел на бутылку и поставил на пол пустую миску.

Мученик понял мой взгляд, и, взяв со стола другую кружку, налил в нее рома и поднес мне.

– Ты здесь живешь? – спросил я, так и проигнорировав его вопросы.

– Живу, – ответил он и, подвинув стул, сел напротив меня.

– И где это мы?

– В подвале кинотеатра.

– Это же центр города, – удивленно пробормотал я.

– Так и есть.

– И как ты меня сюда дотащил?

– На тачке, – пожал плечами старик.

– Почему ты вообще приперся туда? Зачем тачку притащил? – спросил я, и подозрительно посмотрел на него. – Как будто знал, что она тебе понадобится.

– Как будто знал, – прошептал он, прямо смотря мне в глаза, и на миг в выражении его лица вновь мелькнула та ехидная ухмылка, которая так бесила меня еще в начале нашего знакомства.

– Или не как будто? – я тоже усмехнулся.

– Я купил эту тачку за три франка у местного цыгана, когда услышал в толпе, что