Тиоракис сразу решил, что пойдет. Среди массы приключенческой литературы, перечитанной им еще в стенах лицея, он особенно выделял книжки о подвигах разведчиков. Среди них были не только авантюрные романы с соответствующим сюжетом, но и мемуары нескольких всамделишных рыцарей плаща и кинжала, как отечественного розлива, так и иностранных. Этот род писаний, хотя и был несколько скучноват для подростка (недоставало в них закрученности интриги и перестрелок с погонями), но зато давал Тиоракису ощущение прикосновенности к реальной кухне тайных операций спецслужб.

Тайна… Обладание тайной и тайное обладание… Тайная власть… Все это будоражило и без того яркое воображение юноши и влекло его к себе, как смертельная высота нередко влечет человека, стоящего на краю бездны. Чего там больше? Полета или смерти?

Тиоракису казалось, что полета — больше. Не обладая пока еще достаточным жизненным опытом, он, с одной стороны, был склонен идеализировать увлекательность и благородство такого рода деятельности, а, с другой, — почему-то считал ее вполне соответствующей собственным склонностям, дарованиям и убеждениям.

Да, да! И убеждениям! Несмотря на почерпнутую от своей матери стойкую неприязнь к некоторым персоналиям, ныне украшавшим знамя официальной пропаганды НДФ, и на отчетливое осознание (опять же не без помощи матери) очевидных идиотизмов в экономической и политической системе своей страны, он, тем не менее, продолжал полагать, что Родина — это Родина, и любить ее необходимо всякую. И не только любить, но и служить ей, делая все, что, по его мнению, может вести к исправлению нравов и совершенствованию правления в родном Отечестве. Наивно? Но в юном возрасте такая наивность, скорее, правило, чем исключение…

И вот, представляя себе будущее поприще, Тиоракис все чаще видел себя сотрудником секретной службы, причем, именно ее иностранного отдела, то есть политической разведки.

Кроме упомянутых уже книг, огромное впечатление на него произвели несколько талантливых кинофильмов, посвященных шпионажу вообще, и конкретным шпионам — в частности. Кинодрамы воспроизводили эпизоды тайных схваток в военное и в мирное время. К чести авторов, эти ленты не были примитивными агитками, какие снимались, например, во времена Шестилетней войны, и в которых до отвращения правильный и благородный — «наш» — лазутчик неизменно натягивал нос олигофренам из вражеской контрразведки. Нет, тут были и психологизм, и картина тяжелых провалов, и достойные противники, и вынужденная жестокость, и необходимость переступать через родственную привязанность, дружбу и даже любовь во имя исполнения долга…

Тиоракис мысленно ставил себя в положение тяжелого нравственного выбора, в котором герои оказывались по милости сценаристов и режиссеров, и ему казалось, что он к такому выбору готов. Как подобный выбор происходил в реальности, он, разумеется, знать не мог.

* * *

Тиоракис числил за собой еще два качества, которые, по его убеждению, должны были бы оказаться очень полезными в работе сотрудника секретной службы.

Одно из них — способность к лицедейству. Причем это не было страстью изображать кого угодно, где вздумается и по любому поводу, что могло бы составить счастье и карьеру какому-нибудь будущему актеру. Нет! Это была именно способность сыграть необходимую эмоцию или надеть на себя маску какого-нибудь состояния или характера в силу практической надобности. Тиоракис активно пользовался таким, замеченным им за собой еще в детстве, умением, чтобы решать свои маленькие ребяческие проблемы. Он мог сыграть раскаяние, когда его не было, отчаяние, когда для него не имелось оснований, грусть, святое неведение или непонимание, злобу или ласковость… все, что угодно, если к тому была достаточная мотивация. Нельзя сказать, чтобы Тиоракис от рождения был записным лжецом… Вряд ли он врал больше любого другого ребенка, просто — врал более талантливо. Но сей талант иногда позволял мальчику получить, например, от родителей не вполне заслуженные поощрения, или помогал избегнуть наказаний, которые, по всей справедливости, он должен был бы огрести полной мерой. Природная эмоциональность, которую Тиоракис в нужный момент вполне расчетливо выплескивал на «зрителя», создавала у последнего ощущение полной искренности и правды…

Второе качество, относимое Тиоракисом к своим активам, состояло в умении хранить свои и чужие тайны.

Есть немалая категория людей, для которых обладание каким-либо секретом — пытка. Само по себе тайное знание не может их удовлетворить. Таким людям жизненно необходимо, чтобы ну хоть кто-нибудь знал, что им известно нечто, неизвестное прочим. Тайна жжет их изнутри, грызет и рвется наружу, пока (как правило, довольно быстро) не находит себе самый легкий выход. Правда, миг наслаждения до обидного краток — его сладость исчезает одновременно с перетеканием секрета в уши благодарного слушателя.

Что касается Тиоракиса, то его-то как раз пленяло само обладание не разделенной ни с кем тайной. Носить, лелеять ее в себе, не доверяя никому и испытывая при этом тихое торжество посвященности, доставляло ему подлинное наслаждение. Наслаждение это было тем более ценно, что могло длиться месяцами, годами и десятилетиями. Гордыня? Да, своего рода.

Тиоракис как-то поймал самого себя на том, что в стремлении вновь и вновь получить это своеобразное удовольствие он способен облекать в ризы тайны и то, что другой молодой человек его возраста носил бы как победное знамя, демонстрируя всем окружающим.

* * *

Так уж случилось, что в одной группе с Тиоракисом училась Летта. Она была настоящей красавицей. Именно красавицей, а не просто обладательницей очаровательной и, как правило, очень кратковременной девичьей «милости», которую находящиеся в плену собственных гормонов молодые (и не очень молодые) самцы сплошь и рядом принимают за красоту. Летта обладала точеным, очень пропорциональным и одновременно ярким лицом, на котором светились, казалось, какой-то внутренней лаской крупные серо-голубые глаза. Пышные, густые и очень светлые с золотистым отливом волосы составляли достойную раму изысканному портрету, в комплект к которому прилагалась соответствующего качества фигура с восхитительной талией, изумительной грудью, а также длиннющими и стройнющими ногами. В общем, богиня женской прелести и любви из Кальгского эпоса — покровительница всех влюбленных, какой ее изображают на подарочных открытках. Неудивительно, что она, едва поступив в университет, стала его достопримечательностью, притчей во языцех и предметом вожделений значительного круга особей мужского пола как из числа студентов, так и из рядов профессорско-преподавательского состава.

Тут надо непременно заметить, что, несмотря на ангельскую внешность и излучаемую глазами ласковость, Летта в своем весьма молодом возрасте была уже довольно порядочной стервой. Наверное, это качество не было присуще ей от рождения, а, скорее всего, являлось благоприобретенным. В ее характере чувствовался некий, непонятный окружающим, внутренний конфликт, который вызывал резкие перепады настроения, довольно часто заканчивавшиеся вздорными и даже истерическими выходками. Общаться с ней было нелегко. Тем не менее мужчины (здесь под этим термином подразумевается вся палитра — от только что вышедших из подросткового возраста юношей до так называемых «старых козлов»), которых она удостаивала чести носить за собой шлейф, стоически сносили ее припадки и шли к ней в добровольное рабство — настолько сильна была ее женская «манкость». Повальный мужской ажиотаж усиливало также то обстоятельство, что она, охотно разбрасывая во все стороны крючки своего необыкновенно соблазнительного кокетства, умудрялась оставаться равно недоступной для всех. Никто не мог похвастаться обладанием ею. Это интриговало чрезвычайно! К тому же, будучи всего на один год старше Тиоракиса, Летта уже почти год была замужем. По университету ходила масса версий относительно столь раннего брака первой красавицы. И не все из них были благожелательны, особенно, если исходили от неизбежно ревнующей к ее популярности женской части университетского сообщества.