– Объясни.

– При таком раскладе, даже если бы они засыпались по полной, ты остался бы чистехонек. Занимался научной работой в солидном институте, про леваки не знал, в коммерцию не лез. И вот лимонтьевы с клизмерами, бяки нехорошие, гремят под фанфары, а честный, но обманутый советский ученый Чернов продолжает свою шибко полезную для страны деятельность.

– Погоди, но ведь Лимонтьев и есть главный организатор!

– Сомневаюсь. Он скорее зиц-председатель Фунт.

– Что-то я не пойму, к чему ты клонишь?

– К тому, что тебе не следовало вставать на дыбы. Продолжал бы себе спокойненько работать.

– Даже когда они прикончили Жаппара?

– Тогда тем более. Они показали, что умеют быстро и жестко защищать свои интересы, которые, кстати, совпадают с твоими.

– Что? Ты соображаешь, что говоришь? Гнать за границу ценнейшее стратегическое сырье – в моих интересах?!!

– Еще не факт, что они занимались или готовились заняться именно этим. А вот Жаппар – он как разгнал. За что ими же и был наказан.

– И что, по-твоему, мне надо делать сейчас?

– Прекратить артачиться и возвращаться в институт.

Павел задохнулся от возмущения.

– Офигел? После всего с Нюточкой?

– А что? Утрись, засунь свой праведный гнев куда подальше и возвращайся.

– По их милости отец лежит при смерти!

– Не заставляй меня напоминать тебе, что если бы ты не вел себя как самый идиотский идиот, ни с отцом твоим, ни с Нюточкой ничего бы не случилось.

Павел подскочил к Рафаловичу, схватил его за лацканы кожаного пиджака и прошипел ему в лицо:

– Не смей, слышишь!

Рафалович взметнул руки, освободился от захвата и отскочил на два шага.

– Что, Пашенька, правда глаза колет, а?

Павел закрыл глаза, сделал глубокий вдох, медленно сосчитал до десяти и выдохнул. Рафалович за это время встал так, чтобы обеденный стол оказался между ним и Павлом.

– Ты извини меня, Леня, – спокойно выговорил Павел.

– Это за что же? – спросил Рафалович недоверчиво.

– За то, что отнял у тебя время понапрасну. Я ведь чувствовал, что разговор наш закончится чем-то в этом роде, и не хотел обременять ни себя, ни тебя. Таня уговорила. Она отчего-то очень верит тебе… Так что забудь, пожалуйста, все, о чем мы тут говорили, и не поминай лихом.

– Ни фига себе, забудь! А ты снова какую-нибудь глупость выкинешь, и они тебя грохнут!

– Не грохнут. Я еще с одним умным человеком поговорю, он немного в курсе моих дел, может, другой выход присоветует.

– А какой может быть другой выход?

– Ну, например, работа за границей. Он же Таню в этот чешский фильм пристроил. Не исключено, что и мне поможет.

– И кто же это такой всемогущий?

– Да не знаешь. Есть в Москве такой Шеров Вадим Ахметович.

– Стой! – воскликнул Рафалович. – Повтори, как ты сказал?

– Шеров Вадим Ахметович.

– Так. – Рафалович грузно опустился на стул. – Быстро рассказывай, как и где ты с ним познакомился. И что значит, что он «немного в курсе твоих дел»? Постарайся ничего не упустить. Это очень важно.

Выслушав Павла, Рафалович положил локти на стол и прижал ладони к вискам.

– Я тебе говорил, что надо возвращаться в институт. Теперь скажу иначе: не просто возвращаться, а на коленях ползти, лоб об землю расшибить, чтобы назад приняли.

– Это еще почему?

– Потому что это шеровская комбинация, и очень масштабная. А те, кто встает ему поперек дороги, долго не живут.

– Готов рискнуть.

– Да пойми ты, идиот! Он же убьет тебя!

– Ты будешь смеяться, но есть вещи пострашнее смерти.

Рафалович замотал головой и застонал:

– Господи, ну какой урод!.. В последний раз спрашиваю: однозначно нет?

– Однозначно. И давай прекратим…

– Нет, погоди… Сходи-ка лучше завари кофейку.

И если коньячок найдется…

– А ты?

– Я буду думать. Долго и скучно.

Через несколько минут Павел принес кофе в турке, початую бутылку «Праздничного» и хрустальную стопочку. Рафалович что-то чертил пальцами на бахромчатой скатерти и бормотал под нос. Он поднял голову и, начисто проигнорировав стопочку, плеснул коньяк прямо в кружку с остатками прошлой порции кофе. Залпом выпил, крякнул и сказал:

– Есть у меня дорожка. Экстренный путь отхода. Для себя готовил, но тебе, видать, нужнее… Но имей в виду, обратной дороги уже не будет. Тебе придется бросить все – дом, семью, собственное имя.

– Таню, Нюточку? – с тоской в голосе спросил Павел.

– Все… Возможно, потом, через пару-тройку лет, когда про тебя все забудут, вы сможете воссоединиться… где-нибудь подальше отсюда.

– В бега податься? Как злостный алиментщик?

– Тогда возвращайся к Шерову под крылышко. Других вариантов нет.

– Есть. Обратиться в органы. Есть же прокуратура, милиция…

– Тогда уж лучше прямо к Шерову обратись. Время сэкономишь, а результат будет тот же.

– Что ты мелешь? По-твоему, им куплены все?

– Не обязательно куплены и не обязательно им. Но это ничего не меняет.

– Но ведь есть же честные, порядочные…

– Согласен. Могу назвать несколько фамилий. Но даже над самым честным чиновником стоит начальство… Справедливость, милый мой, торжествует только в романах. Или на небесах.

– Я не представляю себе, как жить без Тани…

– А ты с ней посоветуйся. Убежден, она скажет тебе то же самое, что и я. В отличие от тебя она жизнь правильно понимает.

– Договорились. Я потолкую с ней и позвоню тебе.

– А вот звонить мне не надо. Я сам позвоню. Два раза. Первого звонка жди завтра в десять утра. Трубку возьмешь сам. Если решите действовать по моему сценарию, скажешь «Алло». Если надумаете что-то другое и даете отбой, скажешь «Я слушаю». Я тут же отключаюсь.

– Ну, а если позвонит кто-то другой? – ошарашенно спросил Павел.

– Господи, ну поговоришь!.. Слушай дальше. Если работаем мой вариант, дней через пять-семь будет второй звонок. Запоминай хорошенько. Я скажу: «Это такой-то цех? Ларионова!» Отвечаешь произвольно, в том смысле, что не туда попали. Это тебе сигнал. Номер цеха – это час, когда тебе в тот же день явиться по указанному адресу. Например, восемнадцатый – значит, в восемнадцать ноль-ноль и так далее…