– Которую убивают на двадцатой минуте фильма… – подхватила между тем Таня. – Так что я быстро отстреляюсь. Пантюхин обещал отпустить через месяц… Знаешь, ты, пожалуйста, береги себя. Мне что-то тревожно…

– Да брось ты! Граница на замке, вертолеты как часы летают, горки на том участке не сильно крутые…

– Я не об этом… Помнишь, ты рассказывал мне про свои экспедиции – как по вечерам пели у костра под гитару, спирт глушили, спорили до хрипоты, собачились, кому посуду мыть, случалось, и морды друг другу били.

– Случалось, – подтвердил он. – Это ты к чему? Боишься, как бы мне тут напоследок чайник не начистили?..

– Погоди, не перебивай, я и сама-то не знаю, как точно передать. Понимаешь, там, в горах, меня не оставляло чувство, будто я снова попала на съемочную площадку. Только декорации и реквизит из одного фильма, реплики из другого, а типажи – из третьего.

– Что-то я не понял…

– Ну, про декорации понятно. Горы, палатки, спальники, рюкзаки, молотки. Природа. Тяжелая физическая работа – она ведь только для тебя и, может, для твоих аспирантов, немножечко умственная тоже, а для других… В таких обстоятельствах человек помимо воли становится грубее, что ли. Во всяком случае, не очень следит за хорошими манерами. А твои прямо из кожи вон лезут – все по имени-отчеству, да «пожалуйста», да «будьте любезны».

Павел усмехнулся.

– Так это они перед Лимонтьевым выделывались. Начальство как-никак.

– Фомича твоего я еще понимаю, – продолжила Таня, – он из тех, кто любому начальству попу лижет, на том и поднялся, наверное…

Павел вспомнил характеристику, данную Фомичу Лимотьевым, и вставил:

– Это он образ такой создает. В интересах дела.

А так – золотой мужик.

– Может быть. А вот остальных я совсем не пойму. По рожам ведь видно, что в обычной жизни они совсем другие. Заметил, каким поставленным движением этот Рыбин банки с пивом открывал? Будто всю жизнь только баночным «Коффом» отпаивался, а его ведь в наших магазинах не больно-то продают. А Кира? Когда я консервированную спаржу вынула, даже не спросила, что это такое. И джинсы у нее настоящий «супер-райфл», а не польский, как у меня…

– Что ж ты хочешь – как-никак, столичные ребята.

– Не просто столичные… Помнишь, мы мои чеки зимой отоваривали? Примерно такие ребята там и околачивались, купить-продать предлагали.

– Ну ты, мать, даешь! Тебе бы романы Юлиана Семенова писать! – весело отреагировал Павел. Но на сердце неприятно защемило.

– Просто я очень тревожусь за тебя, вот и напридумывала всякой чепухи, – виноватым голосом сказала Таня. – Ты только не сердись на меня, ладно?

– Ладно, – сказал Павел, прижал к себе и поцеловал. – А ты не бери в голову. Мне вообще-то плевать, чем они там занимаются в свободное от экспедиции время. А здесь к ним никаких претензий нет.

До самого прощания в аэропорту Таня уговаривала его не принимать ее болтовню всерьез. Но уж как-то слишком настойчиво уговаривала – видно, его хотела успокоить, а убедить себя в несообразности своих подозрений так и не сумела. В результате и Павла не убедила. Он всю ночь проворочался с боку на бок и в семь утра выписался из гостиницы невыспавшийся и помятый.

В противоположность ему приехавший отвезти его на летное поле капитан Мандрыка был свеж и бодр, всю дорогу потчевал его всякими армейскими прибаутками, лихо промчался на своем «уазике» через КПП и вырулил прямо на поле.

– Пойду машину готовить, груз принимать и всякое такое. Часа на полтора. Завтракал, Митрич?

– Не успел, – признался Павел.

– Вот и я гляжу, что ты не свой какой-то. Вон там барак кирпичный видишь? Дуй туда, там столовка офицерская, приличная вполне, подхарчись маненько.

В столовой было чисто, пусто – только за угловым столиком сидел какой-то толстый человек в камуфляже, в окне гудел кондиционер. Павел прошел через зал к стойке.

– Кушать что будем? – спросила внезапно появившаяся перед ним буфетчица с обвисшими щеками.

Павел взял сметаны, сосисок с горошком, яйцо, лепешку и стакан чаю и понес к ближайшему столику.

– Эй, прапор, ты чего по гражданке вырядился? – услышал он хриплый голос.

Павел удивленно огляделся – в зале не было никого, кроме него и сидящего у входа офицера.

– Тебе, тебе говорю, – сказал офицер, поймав его взгляд. Павел, держа в руках поднос, подошел поближе. – Обознался, блин! Оченно ты на нашего Петрова похож… Ну, чего глаза разул?

– Капитан Серега? – не веря своим глазам, выдохнул Павел.

Связь с этим человеком, спасшим Павлу жизнь, прервалась шесть лет назад. После того памятного лета они обменялись парой писем, в отпуск Серега так в Питер и не приехал, хотя обещал, и память о нем постепенно стерлась. Теперь же Павел узнал его мгновенно, но чем больше смотрел, тем меньше сходства с бравым усачом-капитаном находил в этом обрюзгшем, краснорожем, мутноглазом хрипуне.

– Какой капитан, подполковник, мать твою!.. Стой! Поближе подойди! Чернов, что ли? Ну прям картина Репина «Не ждали». Это надо спрыснуть. Тинка, еще стакан сюда!

– Я, Серега, не буду. Мне лететь через час.

– Что значит не буду? Пей, кому говорю! Серега плеснул зубровки в поспешно принесенный буфетчицей стакан, поднял свой и залпом осушил. Павел чуть пригубил мерзкой теплой жидкости и поставил стакан на стол. Серега подозрительно посмотрел на него красными глазами.

– Лететь, говоришь? Уж не с Мандрыкой ли в Хорог намылился?

– Именно так, – подтвердил Павел, в душе радуясь тому, что Серега не настаивает, чтобы он допил зубровку.

– Стоп, стоп, стоп, – вдруг залепетал Серега. – Ну да, конечно, как это я сразу не допер? С лета камушки те самые по цепочке к духам пошли, а тут сразу и ты объявился. Естественно, кто же кроме тебя знает, где их брать?..

– Эй, по какой цепочке, к каким духам, ты чего несешь?.. – начал Павел, но Серега не дал ему продолжить:

– Хорош прикидываться! – рявкнул он, стукнув кулаком по столу. Бутылка на столе подпрыгнула и стала падать. Серега молниеносным движением на лету подхватил ее, поднес ко рту и засандалил прямо из горла. Павел смотрел на него, ничего не понимая. Серега подпер щеку рукой и уставился на Павла. Глаза его слезились. – Ты мне лучше вот что скажи, друг ситный, – умильно протянул он с характерной для пьяных людей быстрой сменой настроения. – Тебе-то чего в жизни недостает? Квартира в Питере, папаша в шишках, наверно, и дачка с машиной не из последних. Все есть, а все вам мало…

– Товарищ подполковник, штаб округа вызывает, – послышался четкий незнакомый голос.

Павел посмотрел наверх и встретился глазами с ладным высоким прапорщиком. Взгляд прапорщика был колюч и холоден.