Милфорд двумя короткими взмахами послал часть обряда обходить справа, другую слева, а мы пустили скакунов шагом, давая возможность окружать имение полностью и тщательнее сомкнуть кольцо.

Жак нахохлился в седле, мрачный и молчаливый. Черный мешок на голову не надели, пусть видит, как четко проходит операция. Не знаю, что он думает, но о том, что вся таинственная страна великого волшебства уничтожена, должен догадываться, иначе бы я не вышел оттуда.

Я то и дело ловил на себе его устрашенный взгляд. И хотя уничтожил не я, я бы как раз сохранил, но раз уж так получилось, то как политик просто обязан приписать такое великое разрушение себе. Как для устрашения, так и для возвеличивания и упрочнения своей власти, ужасной и тотальной, от которой, как теперь все видят, нигде не скрыться.

Властелинов, что строили и возводили, мало кто помнит, а великих разрушителей знает каждый ребенок: Аттила, Чингисхан, Темуччин…

Выросли в размерах и начали приближаться расположенные вдали от имения сараи, овины и кузницы, это чтобы оттуда не долетали ароматы домашнего скота. Там же, судя по развешенному белью, прачечная, а еще в сторонке пекарня. Все, как везде, неожиданности встретятся вряд ли.

Милфорд на своем быстром коне выглядит рядом с моим Зайчиком, будто сидит на жеребенке, то и дело задирает голову в ожидании приказа.

– Возьми пару человек, – велел я, – пойдешь со мной. Остальным окружить и бдить!.. Вдруг кто из окна скаканет. Не все же благородные…

Милфорд повернулся, прокричал имена и команды. Оставшаяся с нами группка разбилась по двойке и разлетелась в стороны, нужно проверить, в плотное ли кольцо взято имение, а я неспешно пустил Зайчика к главному зданию.

Бобик и здесь ухитрился поймать крупного кабанчика, что вышел из леса в надежде полакомиться на полях и огородах. Я добычу проигнорировал, и он сунул отчаянно визжащего зверя ошалелому Милфорду.

– Бери, – сказал я подбадривающе, – а то уважать не будет.

Милфорд ухватил и некоторое время героически удерживал страстно брыкающего зверя, но кабан все же вырвался, тяжело рухнул на землю и попытался бежать к лесу.

Бобик с радостью догнал, ухватил в пасть и, подняв с легкостью над головой, снова сунул Милфорду на седло.

– Да загрызи ты этого кабанчика, – посоветовал я Милфорду. – Видишь, Бобик не понимает твоего гуманизма!

Один из разведчиков молча сунул острое лезвие ножа под левую лопатку кабана, другой с той стороны помог удержать брыкающегося зверя, пока кровь хлестала широкой струей, заливая бок испуганного коня.

Пока решали проблему кабана, мы с Зайчиком приблизились к зданию, по обе стороны крыльца палисадник с цветочными клумбами, уже увядающими, словно ухаживающая за ними женщина больше ими не интересуется или здесь больше не живет.

Я прямо с седла прыгнул на крыльцо. Дверь распахнулась, выбежал встревоженный человек в одежде дворового слуги.

– Кто такие? Чего…

Я ухватил его за плечо и отправил вниз головой с крыльца в сторону примчавшихся Милфорда и двух его помощников.

Бобик тоже перестал наблюдать за схваткой с кабаном, уже неинтересно, одним прыжком оказался на крыльце.

– Не спеши, – велел я.

Слугу скрутили, Милфорд и еще один обнажили мечи и пошли за мной следом, но стараются держаться так, чтобы в любой момент могли выскочить вперед и прикрыть меня, словно я враз стал немощным и старым, как и положено властелину такой огромной империи.

Холл большой, по-крестьянски обставлен добротной мебелью под стенами. Гобелены и штандарты прилежно свисают с поручней второго этажа.

Никаких новшеств, что и понятно, здесь другие люди, всего лишь работающие на тех, кто руководил ими из Зачарованного Места.

– Наверх, – велел я. – Проверить второй этаж. Я пока посмотрю здесь…

Милфорд хищно улыбнулся, двое с мечами наголо ринулись с ним по лестнице на второй этаж, остальные с азартом бросились проверять ведущие из холла двери справа и слева, где чаще всего располагаются подсобные помещения и кухня.

Через несколько минут из всех помещений, даже со двора в главный зал начали сгонять жильцов и гостей имения.

Я быстро окинул их внимательным взглядом, семнадцать человек, немало, но ни одной женщины.

Испуганные, кто-то с кровоподтеками, двое в разорванных рубахах, у одного кровь из разбитого рта, сгрудились в тесную группку, как овцы, разве что не блеют, но смотрят с таким же испугом, в котором кроме страха я увидел и то, что ожидал: крах надежд и осознание поражения.

– Прекрасненько, – сказал я со злобной радостью. – Значит, в самом деле рабочая база, а не культурный центр развлечений. Похоже, вы за прогресс, но супротив культуры?

Со двора притащили Жака, по моему кивку развязали ему руки и толкнули к его соратникам. Жильцы имения уставились на него с испугом, по их лицам только слепой не понял бы, что хорошо его знают.

Жак все же остался чуточку в сторонке, то ли потому что чувствует вину в их неизбежной гибели, то ли потому что командир.

– Вот ваш связной, – сказал я, – а то и вождь этой ячейки бунтовщиков. Я точно не знаю его статуса, но вы знаете, и он подтвердит, что ваша песня спета. Хотя песня по задумкам была оригинальной, но исполнение все испортило.

Жак сказал своим мрачно:

– Этот командир… и есть император, который прибыл на Багровой Звезде Зла.

Его соратники колыхнулись, я вскинул руку:

– Кланяться не нужно, вы все равно приговорены, какая вам разница?.. Мятеж в любом королевстве карается четвертованием, а я по милосердию просто повешу. А то и вовсе велю срубить вам головы… А то и не велю, я же самодур, мало ли какая вожжа попадет мне под хвост!

Один в разорванной до пояса рубашке и с разбитым в кровь ртом сказал:

– Что делать, мы знали, что в случае провала будет такой конец…

– Но вам пообещали, – закончил я, – что никому до вас не добраться? Знакомо. Я рад, что среди вас нет женщин. Конечно, можно обвинить в ущемлении их прав, но, с другой стороны, казнить женщин некрасиво, хотя иногда хочется без важного повода…

Милфорд пробормотал сбоку едва слышно:

– Но их можно бросать солдатам.

– Так почему среди вас нет женщин? – спросил я.

Они продолжали смотреть на меня, даже не переглянулись, только тот в разорванной рубахе ответил с неприязнью:

– Непонятно? Из-за их полной неспособности хранить секреты.

– А-а, – сказал я, – значит, милосердие ни при чем?

Разорваннорубахий сказал с вызовом:

– Мы за равные права женщин! Но некоторые вещи лучше поручать мужчинам.

Я кивнул, спросил строго: