Он понял, снова со всевозможной элегантностью поклонился и отошел в сторону. Взамен подбежал брызжущий энергией и воинским весельем Милфорд.

Я кивнул, разрешая говорить, он шепнул, указывая взглядом на Жака и его команду.

– А с этими что?.. Отпускаете?

– Да, – ответил я. – Отпускаем душу на волю.

Он кивнул, все поняв, посмотрел на одного из соратников. Тот выхватил меч, Жак не успел ничего понять, как острие красиво вошло вертикально сверху в шею, так убивают благородных, а до этого убивали в Риме осужденных к смерти патрициев.

Жак, не успев ничего ощутить, свалился трупом под ноги. Разведчик вытер лезвие меча о его одежду и красиво бросил клинок в ножны.

Соратники Жака в ужасе наблюдали за казнью. Тот, что в разорванной рубахе и с разбитым ртом, пролепетал:

– Вы же обещали…

– Что обещал? – поинтересовался я.

– Отпустить…

– Я и отпустил его душу на волю, – пояснил я. – А дальше она тупенько предстанет перед небесным судом, где мудрые и справедливые решат ее участь. А тело что, все равно померло бы когда-то!.. Не сейчас, так через двадцать лет – какая разница? А вот с вами еще не решил… Если поклянетесь работать на меня и выполнять только мои приказы…

Он тут же воскликнул:

– Клянемся!.. Только не убивайте нас!

Я поинтересовался:

– Тебя как зовут?

– Жермингаль…

– Назначаю старшим, – сказал я, – раз уж ты сам взял на себя опасную роль переговорщика. Если по-честному, то мне ваша работа даже нравится. В смысле, одобряю. Нужно пытаться строить коммунизм хотя бы в отдельно взятом герцогстве! Раз уж ему удается быть отдельным и ни с кем не соприкасаться, чтоб не подхватить чуждых болезней демократического общества. Я на всякий случай еще больше сокращу, несмотря на багерную связь, контакты с внешним миром. Но теперь руководить процессом буду я.

Понятно?

Он проговорил несколько ошалело:

– Ваше величество… это неожиданно… просто невероятно… но мы рады…

– Чему?

Он сказал торопливо:

– Так мы были все же нарушителями! Другого варианта у нас не было, а теперь уже все так иначе, что голова кругом… Вы император, а значит, мы не против власти…

– Именно, – согласился я. – Но власть моя крепка и не зыблется. Я вообще самодур и деспот, ибо только железом и кровью проводятся гуманитарные реформы и смягчаются ндравы. Так что помните о том, что увидели!.. Начнете что-то незаконное, у вас адвокатов не будет! Все решит военно-полевой суд в моем одухотворенном лице. А как сажают на кол, могу на ком-нибудь из вас показать, если интересуетесь.

Милфорд сказал бодро:

– Да-да, это интересно! Покажите им, ваше величество!.. Да и нам будет весело. Им тоже радость…

Заговорщики, теперь уже бывшие, заволновались, Жермингаль вскрикнул:

– Нет-нет, вы достаточно красочно все обрисовали. И так ночь спать не будем…

Остальные тоже с бледными лицами поглядывали на распростертого в луже крови обезглавленного Жака, вздрагивали, кто-то зажал себе ладонью рот, глаза у всех вытаращены в ужасе.

Я сказал величественно:

– Все свободны. На самом деле, конечно, никто из нас не свободен, все мы кому-то и чему-то обязаны, над всеми довлеют долги перед обществом, а над самыми несчастными еще и супружеские. Потому будем работать. Кто не работает – тот не ест, и хотя сейчас все в империи жрут в три горла, не работая, но мы эту кормушку сломаем на хрен! Чтобы в поте лица своего добывали хлеб свой. Мир хижинам, война дворцам! Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!

Они смотрели трусливо, но кое у кого глазки заблестели. Я в чем-то угадал их тайные разговоры о несправедливом устройстве общества, а то, что у меня возможностей больше для реформ, уже убедились очень наглядно.

Поворачиваясь к выходу, я сказал небрежно:

– Подготовите для меня ваш устав, правила, права и обязанности. На хорошей бумаге, ясным и четким почерком! А также цели и какими средствами собирались добиваться. Обещаю ни к кому не применять никаких санкций за откровенность!.. Пишите все как есть. Я сам радикал и продвинутый экстремист. Люблю реформы, хоть и не допускаю. Если со стороны, не допускаю…

Он торопливо кланялся чуть ли не после каждого моего слова.

– Да, ваше величество… как скажете, ваше величество… совершенно верно, ваше величество…

Я сказал брезгливо:

– Как только наладят багерную связь, прибудешь лично с полным текстом вашего Устава, Правил и всех мероприятий и законов, которые собрались внедрить в здешнее отсталое, на ваш взгляд, общество!.. Хотя оно и в самом деле отсталое.

– Все сделаем, ваше величество!

Я пошел к двери, на пороге оглянулся:

– Уберите трупы павших за лучшую жизнь, замойте неправедно пролитую кровь и начинайте работать на светлое будущее!

Перед домом на вымощенной камнем площадке разведчики уже гарцуют на конях, бодрые и довольные, все закончилось полной победой.

Милфорд догнал меня, когда я поднимался в седло арбогастра.

– Ваше величество, – спросил он тихо, – а что насчет причальной пирамиды?

– А что с нею? – спросил я.

– Вы сказали багерную связь не то ограничите, не то прикроете вовсе…

Я отмахнулся:

– На багеры и так только по пропускам… Будут проходить над герцогством, как и раньше, но шлюз разрешим открывать только в особых случаях.

Он сказал догадливо:

– Для сбора налогов?

– Верно, – ответил я. – И как напоминание, что император не дремлет!.. И если что-то восхотят, хотелки сразу оторвем и бросим в компостную кучу, чтобы червяки там лучше плодились на корм курам.

Он оглянулся на группу разведчиков, что окружили роскошно одетого маркиза, он просто невыносимо вельможен в белоснежном парике и с двумя рядами идеально уложенных локонов с обеих сторон, грациозный и с пластичными движениями, как древний грек.

– Ваше величество, что с маркизом?

– Отправьте в столицу, – распорядился я. – Жанна-Антуанетта места себе не находит!..

Милфорд сказал со значением в голосе:

– Маркиз, как я слыхал, предпочитает жить в своем имении. Там большое хозяйство, нужна его рука…

– Сперва в столицу, – повторил я. – Триумфально, но без торжеств. Просто как доказательство успешной силовой операции. Обыденное, для нас как бы вовсе и вовсе плевое через левое плечо. Но можно и через правое, хотя церковь и против. А потом пусть хоть в имение, хоть к любовницам. Главное, Жанна-Антуанетта успокоится.