Несколько подростков останавливаются посреди улицы под самым рекламным щитом, в восторге указывая на него.

— Так значит, ты восприняла мой мудрый совет всерьез? И насколько бы ты разозлилась, если бы я дал тебе еще один?

Я недоверчиво смотрю на него:

— Говори уже.

— Это скорее что-то вроде рассказа. — Он отклоняется на стуле.

Я вздыхаю:

— Только если это не цитата из фильма.

— Он не настолько длинный. Ты пока ешь, а я расскажу.

Я так и делаю, пусть даже только потому, что не хочу впустую разбрасываться едой.

— Когда мы с твоим отцом были примерно в твоем возрасте, в городе появилась новая девчонка.

Я прищуриваю глаза, сомневаясь, точно ли хочу услышать историю об очередной бывшей девушке дяди.

— Нет, ты послушай. Она была новенькой в нашей школе, приехала из Сеула. Настоящая красавица, и, естественно, ей не было никакого дела до нас двоих — каких-то оборванцев из лос-анджелесского Коритауна. Я быстро сдался — вокруг и так хватало тех, кто хотел завладеть моим вниманием.

Я закатываю глаза.

— А вот твой отец был очень упорным. Он писал ей письма и провожал домой из школы. А потом он заболел… — Тут я вспоминаю, что впервые ему стало плохо еще в колледже, а позже случился рецидив. — И он начал притворяться, что твоя мама его больше не интересовала… — Дядя запинается. — Речь, кстати, о твоей маме.

Я смеюсь, вытирая навернувшиеся слезы:

— Я знаю.

— Но к тому времени она уже в него влюбилась. Поэтому, когда он попытался ее оттолкнуть, она стала только настойчивее навещать его в больнице и писать письма. А когда ему стало лучше, они выпустились из школы, поженились и у них родилась ты. И они были счастливы вместе. Очень долго.

— Я скучаю по нему, — шепчу я.

Дяде Джею необязательно что-либо отвечать. Он тоже скучает по моему отцу.

— Ты очень похожа на них обоих, Дженни. Ты упрямая, верная и хорошая, а когда ты кого-то любишь — то делаешь это всем сердцем.

Я смотрю на дядю, который, хоть и не приходится мне ни отцом, ни родственником вообще, поддерживал меня каждый день всю мою жизнь.

— Что ты хочешь сказать, дядя Джей? Тебе придется объяснить на моем языке.

— Я имею в виду, что люди чего только не делают, чтобы защитить свое сердце. Но когда ты боишься — твое сердце закрыто, и правильного времени просто не бывает. Когда же сердце открыто, а ты находишь в себе достаточно храбрости, чтобы рискнуть, то любое время будет подходящим.

— Мне кажется, я сделала ошибку, дядя Джей, и я не знаю, как ее исправить.

— А вот и неправда. Ты точно знаешь, что нужно сделать. Надо просто… пойти.

— Дженни, по завершении прослушивания и рассмотрения вашего портфолио, мы с радостью предлагаем вам устное одобрение вашей кандидатуры для поступления в Манхэттэнскую музыкальную школу.

Я пораженно пялюсь на директрису приемной комиссии, которая понимающе улыбается мне в ответ. Она наверняка уже привыкла видеть одно и то же ошеломленное выражение лица у студентов, когда сообщает им радостную новость. Это итог моей усердной работы за эти годы и все, чего я когда-либо хотела.

— Профессор Ту, наша преподавательница игры на виолончели, — продолжает она, — собирает студентов на обед через несколько минут. Вы тоже можете присоединиться, если хотите.

— Я… а сколько сейчас времени?

Она удивленно моргает и сверяется с наручными часами.

— Чуть больше половины шестого.

— Тогда я почту за честь присоединиться к обеду с профессором.

Встреча проходит в итальянском ресторане в Верхнем Вест-Сайде. К моей радости, все выглядит по-домашнему. Профессор Ту меня уже восхищает, потому что она не только преподавала в Азии и Европе, но и играла в некоторых отмеченных наградами ансамблях.

Студенты тоже выглядят классными, особенно девушка рядом со мной — второкурсница, изучающая игру современной музыки на виолончели, — и парень напротив нее, который хочет быть композитором.

Беседа за ужином увлекает меня так, что я забыла бы про время, если бы не следила за ним так пристально. Стрелка часов показывает шесть часов, потом семь. В половине седьмого я громко хрущу слишком большим куском чесночного хлеба, пытаясь прожевать его побыстрее. Все отлично проводят время, а несколько достаточно взрослых студентов открывают уже вторую бутылку вина. Когда подходит официант, профессор просит принести десертное меню.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спрашивает меня второкурсница.

Я резко вскакиваю на ноги.

— Простите, — извиняюсь я, — но мне пора идти.

— Конечно, Дженни, — отвечает профессор Ту. — Попросить кого-нибудь подбросить тебя до гостиницы?

— Я собираюсь не в гостиницу, — отзываюсь я. Не знаю, что на меня находит, но я добавляю: — Я иду на кей-поп концерт.

— Надо было сказать раньше! — восклицает профессор Ту. — Концерт ждать не будет.

— Ты про ХОХО? — спрашивает второкурсница. — Я их обожаю.

Я смотрю сначала на нее, а потом на остальных, видя на лицах только доброжелательность и любопытство. Вспоминаю Иана, который пытался убедить меня, что, раз я люблю кей-поп, то не могу серьезно говорить о поступлении в Манхэттенскую музыкальную школу.

— А это разве не… странно? — спрашиваю я.

— Странно? — Профессор выглядит по-настоящему огорошенной. — Конечно нет, с чего бы? Это же музыка, и все мы здесь — музыканты. Тебе лучше поспешить, ты же не хочешь опоздать!

— Вы правы, — улыбаюсь я ей и всем остальным. — Опоздать я не хочу.

Я выбегаю из дверей, размахивая рукой, чтобы подозвать такси, и запрыгиваю в первое же подъехавшее.

В голове вертится только одна мысль.

Прошу, не дай мне опоздать.

На Мэдисон Сквер Гарден пробка, поэтому я выхожу из такси на перекрестке тридцать шестой и седьмой улиц и последнюю пару кварталов преодолеваю бегом.

Еще в такси я написала сообщение в «ВБД»: «Я собираюсь на Мэдисон Сквер Гарден, пожелайте мне удачи».

Ответы друзей воодушевляют.

Ги Тэк: «АДЖА! АДЖА!»[60]

Анджела: «ДЖЕННИ! Борись!»

Сори: «Не упусти его!»

Я проверяю время на телефоне — 7:40, то есть «ХОХО» выступают через двадцать минут.

Я пытаюсь дозвониться Джеву, но его телефон, похоже, выключен, потому что меня перенаправляет на автоответчик.