— Уже поздно.

— Дженни…

— Что теперь будет? — спрашиваю я.

Видимо, Джеву думал о том же, потому что он отвечает:

— Компания выпустит заявление.

— Они же будут все отрицать? Как с Сори и Натаниэлем.

— Я… Я не уверен. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.

— Не надо, — резко обрываю я. «Защитить». Снова это слово. Вот только я не хочу, чтобы люди, которые мне важны, защищали меня — не когда это ранит их самих. И Джеву, и маму.

Джеву хотел было шагнуть ко мне, но останавливается. На его лице отражаются боль и непонимание.

— Не нужно защищать меня за счет тех, кто действительно нуждается в твоей защите: твоя группа, семья, ты сам. Подумай обо всех, кто был в твоей жизни и кто еще придет в нее.

— Дженни, ты и есть…

— Я уезжаю, Джеву. Через два дня, хотя теперь уже меньше.

После короткой паузы он тихо спрашивает:

— Когда ты собиралась мне рассказать?

И вдруг я понимаю, что мне нужно сделать и что я так не хотела принимать все это время. Я в самом деле уеду, и не важно, через два дня или через месяц.

Джеву слишком хороший, он ни за что не порвет со мной — тем более не после такого скандала. Он сделает все, чтобы защитить меня.

Если кто и должен позаботиться о его интересах, а не моих — так это я.

— А какая разница? — невозмутимо отзываюсь я. — В конце концов мы бы все равно расстались.

— В самом деле? — морщится он.

— Джеву, у нас же неспроста так долго не получалось быть вместе. Мы живем слишком разными жизнями. Ты известный айдол, а я хочу поступить в музыкальную школу в Нью-Йорке.

Я вспоминаю недавние мамины слова. Она права. Я просто не хотела этого слышать.

— Я возвращаюсь к своей привычной жизни, а тебе нужно вернуться к твоей.

— Как же у тебя все просто, — резко вырывается у него.

Настала моя очередь морщиться.

— Мне жаль, что так вышло с фотографией. Твоя компания может просто опровергнуть все, ведь других доказательств нет…

— Вот черт, почему мне никто сразу не сказал, что это неизбежно с самого начала? Это… очень больно, Дженни.

— Джеву…

— Я не думал, что все закончится через пару месяцев, когда просил стать моей девушкой. Никто не начинает отношения с мыслью о том, что они вот-вот оборвутся.

— Нет, люди постоянно заканчивают отношения, понимая, что не стоило даже начинать.

— И ты правда в это веришь?

Хотелось бы мне сказать «нет». Выразить, какими прекрасными были эти несколько месяцев с ним, как и все четыре месяца в Сеуле с друзьями.

Но я уже влипла по уши. Ради этих слов мне будто приходится вырывать из груди собственное сердце, но так надо, ведь я уезжаю, и лучше сейчас причинить ему боль, чем высказать то, что хочется на самом деле: кажется, я люблю его.

— Да.

Дверь на крышу распахивается.

— Джеву. — На пороге, в ореоле света с лестницы, стоит его менеджер. — Я тебя везде обыскался. Почему ты не отвечал на звонки? Внизу творится полный цирк. Охрана обеспечит нам отступление через черный ход. Нам нужно идти.

Тут Джисок замечает меня.

— Будет лучше, если ты уйдешь в одиночку.

Джеву подбирает с пола пиджак и останавливается рядом со мной по дороге к выходу. Я вглядываюсь ему в лицо, сдерживая слезы.

— Я все хотел тебе сказать, — роняет он с последней обреченной улыбкой, несмотря на то, что я разбила оба наших сердца. — Ты очень красивая сегодня.

Через пару секунд дверь захлопывается у него за спиной, и я остаюсь одна.

В каждом корейском сериале предпоследняя сцена обычно включает погоню и преодоление всех запретов и страхов, когда героиня воссоединяется с величайшей любовью всей своей жизни, и все заканчивается хорошо.

Но никто не бежит через весь аэропорт, чтобы остановить меня.

А в воскресенье я сажусь на самолет и улетаю домой.

«Поразительно, что у тебя нет аккаунта в социальных сетях, — пишет мне Ги Тэк в два часа ночи, потому что в Южной Корее сейчас шесть вечера. — Хотя, может, это и хорошо…»

Я бы давно перестроилась на свое время, если бы Ги Тэк с Анджелой и Сори не создали чат, когда я приземлилась в Лос-Анджелесе. Назвали его «ВБД», то есть «Веселье без Дженни».

Сори: «Я бы разгромила любого, кто попытался бы наехать на тебя в соцсетях. Переунижала бы всех в комментариях».

Ги Тэк: «Ты там только дел натворишь».

Сори: «Поговори еще».

Анджела смеется смайликами: «ㅋㅋㅋ»

Возможно, как раз из-за того, что меня нет в соцсетях, последствия скандала для меня оказались не такими уж страшными. С другой стороны, дело может быть в том, что никто так и не узнал, кто такая эта «девушка Джеву». Хотя на фотографии в статье и видно мое лицо, оно размыто и выглядит так, словно если это какая-то другая я, которая, если ее выпустить в реальность, придет по мою душу, чтобы занять мое место.

Любой, кто меня знает, понял бы, что это, ну… я, но в остальном никакой личной информации в прессу не просочилось, в том числе имя.

Думаю, отчасти это потому, что я несовершеннолетняя, но в большей степени все благодаря юристам «Джоа», которые круглосуточно работают, стараясь защитить Джеву, ну и меня заодно.

В понедельник после разразившегося скандала, когда я летела где-то над Тихим океаном, «Джоа» опубликовали заявление, что отношения участников ХОХО — это личная информация. Это твердая позиция — ни подтверждение, ни опровержение, но «Джоа» ясно дали понять: они целиком и полностью поддержат Джеву. Я удивилась, ожидая, что дело просто замнут, как в случае Натаниэля и Сори, но, возможно, подруга убедила свою мать изменить устоявшимся правилам.

В ту же ночь, когда вышла статья, Джеву извинился за причиненные неудобства перед сотрудниками и пациентами больницы в аккаунте ХОХО в соцсетях, не объясняя, что он там делал, но принимая ответственность за нарушение порядка, которое могло вызвать его появление. В комментариях под обращением фанаты выражали свою поддержку и осуждали журналистов, которые не отстали от Джеву даже в госпитале и своим преследованием поставили под угрозу его жизнь.

Хотя была там и парочка враждебных комментариев, в которых Джеву обзывали неблагодарным за его славу, эгоистом, который вредит своей группе, и лицемером, который только «притворялся» принцем, а на деле «повел себя, как нищий».