Танки, о которых мне рассказывал Петрович. Нет, он говорил о чужих, а это – наши родные «тэшки», радующие глаз приземистой посадкой и фрейдистски поднятыми орудиями. Люк на одной из башен открылся, и из него показалась голова в мягком шлеме. Оператор взял лицо крупным планом, и танкист, будто догадавшись, что его видит вся страна, помахал рукой. Это был молодой человек лет двадцати, обычный «срочник», считающий дни до дембеля. Наклонившись, он что-то крикнул экипажу, и ему передали короткий обрезок трубы, похожий на тубус.

– «Шмель»! – Азартно крякнул один из парней. – Сейчас он им врежет!

Я не заметил, как охранники увлеклись новостями. Прибавить звук они ленились, их вполне устраивало и немое кино – лишь бы было весело.

Труба раздвинулась на манер телескопической удочки и превратилась в одноразовый гранатомет. Солдат направил его на камеру, и изображение задрожало.

– Ха, очканул оператор! – Засмеялись друзья Куцапова.

Танкист широко улыбнулся – мол, не боись, шучу, и повернулся к церкви. В следующую секунду, не раздумывая и особо не целясь, он выстрелил по толпе. И снова посмотрел в объектив, и опять улыбнулся: здорово у меня получилось?

– Нормально! А то гансы совсем оборзели!

– Молодец, братишка, не стреманулся! – Принялись делиться впечатлениями благодарные зрители.

По телевизору уже шли новости спорта, а качки все еще обсуждали, «как он им запендюрил». Словно плохо воспитанные дети, бранились, толкались и спорили, как надо садануть из «Шмеля», чтобы уложить побольше.

В комнату вошел Колян – я даже не сразу понял, какой из двоих. По лицу тридцатилетнего Куцапова пролегло несколько морщин: от переживаний, от скорби, и самая глубокая, резко очерченная – от гнева.

– Ты, – сказал он, указывая на меня пальцем. – Ты поможешь мне его найти.

– Кого? – С готовностью спросил Кеша.

– Он сам знает.

– Что с тем мужиком?

– Умер, – вздернул брови Куцапов, будто удивляясь подобному исходу.

– Кто это был, Колян?

– Это был… Колян. Это был я.

Парни озадаченно покрутили головами и вдруг расхохотались, безмятежно и заразительно.

– Весело? – Заорал Куцапов. – Вы бы хоть этого перевязали!

– Да кто он такой, чтобы мы об него пачкались?

Колян постоял, переводя взгляд с одного товарища на другого, потом сунул руки в карманы и сказал:

– Пшли отсюда.

– Ты чего, пыхнул там втихую? – Растерянно заулыбались они.

– Выметайтесь.

Куцапов принес бинт, пластырь и три пузырька с какими-то снадобьями.

– Вообще, ничего ребята. Просто не слышали того, что слышал я.

Он заставил меня скинуть рубашку и занялся царапиной. Прошлого шрама видно не было – кожа на его месте оказалась содрана.

– И что же ты услышал?

– Много всякого. Чтобы подчинялся тебе, как старшему брату, – Куцапов, не прерывая процедуры, посмотрел мне в глаза – никакой иронии, только боль и решимость. – Он сказал, что ты сможешь найти этого Тихона. Найди его, Миша. Ты не пожалеешь.

– Последнее время я только и делаю, что жалею. Вряд ли тебе удастся что-то изменить.

– Я про деньги, – уточнил Куцапов, решив, что я его неправильно понял. – Озолочу, Миша. И то, что он с тобой сделал… я этого не повторю.

– Подставил?

– Он притворялся, что не помнит. Ему было стыдно.

– Коляну – стыдно?!

Куцапов-младший закончил перевязку и передал мне новую рубаху.

– Он ведь не знал, что от тебя будет столько зависеть. Сказал – вся страна. Не представляю, как это.

– Не только от меня, от тебя тоже. От Тихона. От массы, которую вы считаете быдлом. От всех.

Получилось как-то напыщенно, но по-другому я выразиться не мог. При мне его друзья подписали России смертный приговор – только лишь тем, что увидев беззаконие, остались сидеть у телевизора. На том вердикте есть и моя подпись – я оставлял ее в каждой версии, прибавляя к тремстам миллионов уже существующих.

– Миша, он мне еще кое-что сказал… – замялся Куцапов. – Что у тебя может получиться… в общем, что он воскреснет.

– Может. Но лучше на это не рассчитывать.

Трудно было поверить, но после стольких неудач у меня все еще оставался какой-никакой шанс. С того дня, как мы с Ксенией впервые попытались что-то изменить, я постоянно дрейфовал между победой и поражением. Ни одно дело не было доведено до конца, но и гибельный крест на этой истории пока не вырисовывался. В две тысячи первом находилась еще одна машинка, а значит, и возможность все исправить. Но для этого придется начинать с нуля.

– Тачку я твою не сильно покорежил, ездить можно.

– Не проблема, есть еще одна.

– Случайно, не «ЗИЛ»?

– Чего?

– Ладно, не важно. Поедем к моей жене. У нее есть то, что нам надо.

– Машина времени? – Спросил Куцапов так, точно речь шла о чем-то обыденном.

– Машинка. Она в кармане умещается.

– Полезная, должно быть, штука.

– Когда как.

Куцапов запер квартиру на мудреный замок со сканирующим устройством, и мы спустились к автомобилю. На царапину он даже не посмотрел, лишь проверил, закрывается ли дверь, и уселся за руль.

– Ну, напутал! – Воскликнул Колян, заталкивая обратно провода, вырванные Куцаповым-старшим.

– Не было практики, потерял квалификацию. Там ведь на всю страну одна тачка, да и та – в общественном пользовании.

– Социализм, что ли?

– У этого строя нет названия. Банка тушенки там ценится выше человеческой жизни.

– Вот бы Костику туда попасть, он бы своего не упустил.

– Посмотрим, какой у вас бизнес выйдет.

До дома Алены мы добрались за несколько минут. Ожидание лифта, короткий подъем – и я снова оказался у той самой двери. Я не рассчитывал, что вернусь, я вообще многого не предполагал. Сколько же прошло времени? Здесь, в две тысячи первом, нисколько. А по моим внутренним часам? Восемь-девять дней, где-то так. Самая длинная неделя в жизни. Впечатлений хватит до старости, если, конечно, мне суждено ее встретить.

– У тебя оружие есть? – Спохватился я.

– Обижаешь. Ну, что мнешься? Звони.

– Они этого не любят. Ломай.

Куцапов отошел к противоположной стене и, разбежавшись, насколько это позволяла площадка, врезался в мягкую обивку.

Мы повторили вместе, одновременно ударив ногами на высоте ручки. Дверь, сопротивляясь, натужно загудела, и в этом гуле послышался легкий треск дерева.