В это время мой желудок катастрофически забурчал, и я, со словами «Простите, Ваше Высокопревосходительство», со всех ног бросился в близ стоявшую будочку. Ничего не понявший Водар что-то мне кричал, но я уже исчез. Минут через пять я вышел и увидел Водара на том же месте. «Пойдемте в ваш барак, все это требует разъяснения», – сказал он мне. Хотя он меня изрядно продернул, но кончилась эта история благополучно.

Вспоминается один курьез. Водар, как я уже говорил, требовал везде образцовую чистоту. Как-то, обходя лагерь, он наткнулся в промежутке между Тираспольским и Бендерским полками на изрядный «нерукотворный памятник». При обходе им Тираспольского полка его сопровождали командир полка и я, как дежурный по полку. На границе Бендерского полка его поджидали командир полка полковник Толмачев (впоследствии одесский градоначальник) и дежурный по полку.

Куча была как раз посредине между полками. Водар остановился, показал рукой на кучу и грозно спросил: «Какого полка?» Мой командир в испуге замер и молчит. Полковник Толмачев очень деловито, пригнувшись, осмотрел кучу и затем, выпрямившись и держа руку у козырька, сказал: «Не моего полка». Генерал Водар несколько опешил, а затем спросил: «Как это вы, полковник, можете это определить?» – «По цвету, ваше высокопревосходительство. Куча свежая, следовательно, от вчерашней пищи, а у меня в полку вчера на обед и ужин было то-то, что дает испражнению темный цвет, а эта куча светлая». Водар, видимо, совсем опешил. Внимательно посмотрел на Толмачева, ничего не сказал и пошел в расположение Бендерского полка.

Осенью я сдал роту и вернулся в штаб округа. Впоследствии у меня установились с генералом Водаром очень хорошие отношения.

Весной 1904 года я принял в том же 131-м пехотном Тираспольском полку батальон для цензового командования. Четырехмесячное командование батальоном (а последний месяц и полком вследствие болезни командира полка, так как я оказался в полку старшим штаб-офицером) промелькнуло чрезвычайно быстро. Никаких неприятностей и недоразумений не было; я наслаждался лагерной жизнью.

Особенно интересна была вторая половина лагерного периода, когда начались батальонные и полковые учения и небольшие маневры. На одном из таких маневров чуть было не погиб отличный командир эскадрона Киевского гусарского полка Гессе. Были двусторонние маневры; я командовал одной из сторон: два батальона пехоты, два эскадрона конницы и две батареи. Я выслал на разведку эскадрон, которым командовал Гессе, дав ему нужные указания. Маневры происходили в районе, примыкающем к Киеву, и в их зоне находились так называемые поля орошения. (Городские нечистоты (во многих частях города еще не было канализационной системы) вывозились золотарями в бочках на участок, отведенный специально для этого городом, и там должны были выливаться в специально устраивавшиеся неглубокие канавки. Затем все это вновь засыпалось землей и через несколько времени земля отдавалась в аренду под огород. Но жид-предприниматель, вывозивший нечистоты, слегка мошенничал: для быстроты оборота бочек им вырывались часто большие ямы, которые заполнялись нечистотами и затем забрасывались землей. Не дай Бог было бы попасть на поверхность такой ямы даже пешком.) Давая указания ротмистру Гессе, я обратил его внимание на то, что через поля орошения можно продвигаться только по дорогам. Он мне ответил, что знает, так как уже несколько раз участвовал в маневрах в этом районе.

Эскадрон, выделивший несколько разъездов, двинулся вперед. Я находился на так называемой горке Ванновского (после Русско-турецкой войны генерал Ванновский, впоследствии военный министр, командовал 33-й пехотной дивизией. Производя маневры частей дивизии, он обыкновенно находился на бывшей около лагеря возвышенности, откуда наблюдал за маневрами. Возвышенность эта сохранила название «горки Ванновского» и была еще в мое время памятна старым ротным командирам по разносам, кои на ней учинял Ванновский).

Глядя вперед, я вдруг увидел замешательство в одной из конных групп эскадрона Киевского полка. Группа остановилась, спешилась. Ясно было, что что-то произошло. Я послал вперед ординарца узнать, в чем дело.

Оказалось, что ротмистр Гессе, перегоняя один из разъездов, свернул с дороги и провалился с лошадью в яму с нечистотами. Положение бедного Гессе и его лошади оказалось очень печальным. С трудом солдаты вытащили сначала Гессе, а потом его лошадь. Все, и спасенные и спасавшие, выпачкались с головы до ног. Пришлось эскадрон отпустить домой. Мне потом говорили, что Гессе долго не мог оправиться от перенесенного потрясения.

Летом 1906 года я был прикомандирован к Киевскому артиллерийскому полигону для ознакомления с курсом артиллерийской стрельбы.

До Японской войны наша артиллерия совершенно не была знакома с вводившимся новшеством – стрельбой с закрытых позиций. Японская армия эту стрельбу уже применяла, и на полях Маньчжурии нашей артиллерии уже при боевой обстановке пришлось учиться стрелять с закрытых позиций. В тылу обучение новому способу стрельбы началось после войны, и время моего прикомандирования совпало как раз с этим обучением.

Старые батарейные командиры ворчали и с трудом усваивали новые приемы. Первые стрельбы с закрытых позиций, на которых я присутствовал, были и курьезны и опасны. Бывали примеры, что первая очередь снарядов летела в сторону от требуемого направления чуть ли не на 45 градусов. Но скоро все пришло в норму, и, как известно, при непрерывном наблюдении Великого князя Сергея Михайловича139 и под его руководством, наша артиллерия быстро не только справилась с «новшеством», но ко времени мировой войны оказалась лучше подготовлена, чем австро-венгерская артиллерия, и не хуже германской.

В конце января 1904 года для большинства совершенно неожиданно началась война с Японией. Говорю – «для большинства», ибо к этому большинству надо отнести не только массу русского народа и рядового русского обывателя, но и «власть имущих», кои по своему положению должны были быть в курсе событий, имевших место на Дальнем Востоке, и, казалось бы, должны были предвидеть грозу, которая там собиралась.

До самого конца XIX столетия у России на Дальнем Востоке не было опасного противника: огромный Китай находился в полном разложении и в военном отношении никакой силы не представлял; Япония была мала, и также казалось, что в военном отношении, по сравнению с Россией, была совершенно ничтожна.

Конец XIX столетия ознаменовался на Дальнем Востоке пробуждением национального чувства в Китае и стремлением избавиться от фактически полной зависимости от иностранцев. В Японии проводился Императором (Микадо) ряд реформ, имевших целью в корне изменить веками установившийся строй страны и превратить Японию в великую державу, с европейским государственным устройством. Кроме того, в развитие намеченного плана Японии требовалось стать твердой ногой на материке, открыть для своей эмиграции (избытка населения) Корею и Маньчжурию; требовалось также превратить море, отделяющее Японские острова от материка, в свое, японское средиземное море. Во исполнение этого плана Япония не останавливается перед войной с Китаем, занимает Корею и берет «в аренду» Квантунский полуостров.