было в живых уже много лет, поэтому их священник тоже не знал. Публика собралась небольшая – Николетт, ее дочь и горстка соседей. Тетя Дарлин приехала со своим новым мужем и его переносным кислородным баллоном, который он таскал за собой на тележке, словно собаку на поводке. Там было еще несколько скорбящих, которых Клаудия не узнала: одноклассники Николетт из старшей школы, коллеги матери из Окружного дома.

«Я не знала, что у Деб была еще одна дочь», – сказали ей не один раз. Дочерью, которую они знали, была Николетт.

Клаудия вылезла из постели, встала к зеркалу и разделась. Ее тело выглядело как обычно, за исключением сосков, ярко-красных, как рот ребенка, только что съевшего вишневый фруктовый лед. Такое уже случалось двадцать лет назад, в последний раз, когда она была беременна.

В деле предотвращения беременности, как и в расследовании убийства, первые сорок восемь часов являются критическими. В то утро, когда она выбралась из постели Тимми, она сразу же поехала на работу. Она отвечала на звонки, беседовала с пациентками, несколько часов вместе с Луисом смотрела запись с камер видеонаблюдения. На следующий день она поехала в Мэн, всю дорогу думая о неизвестном мужчине, который следил за клиникой, фотографировал ничего не подозревающих женщин и выкладывал их в интернет.

В Клейборне она доехала до «Уолмарта», чтобы сделать копию ключа Николетт. По пути обратно к трейлеру она ненадолго заскочила к тете Дарлин. Занимаясь всеми этими делами, она даже не подумала заехать в аптеку за «утренней таблеткой», веря – небезосновательно, – что она в безопасности.

Ее уверенность была обоснованна. Женщины ее возраста не беременеют каждый день. Практикантка Хизер Чен была на год моложе и потратила на попытки целых два года. Ей пришлось пройти несколько курсов инъекций кломида и три безрезультатные процедуры искусственного оплодотворения, прежде чем она наконец-то смогла зачать ребенка из пробирки с помощью донорской спермы.

Для сорокатрехлетней женщины в перименопаузе, с нерегулярным циклом в анамнезе, шансы забеременеть после одного полового акта стремились к нулю.

Она была специалистом по женскому здоровью, авторитетом в подобных делах. Она много лет не полагалась на удачу. Она бомбардировала свой организм гормонами – противозачаточными таблетками и инъекциями – и стойко переносила побочные эффекты. Встреча с вазэктомированным и благословенно бесплодным Стюартом ее освободила. Разовый секс с поставщиком травки не входил в ее планы.

В самом деле, избежать беременности ведь не так сложно. В конце концов ее обоснования оказались такими же, как у других.

Просто так вышло.

Я сама во всем виновата.

Когда «Время и место» закончилось, она оделась и отправилась к машине. Она не стала ни звонить, ни писать; она просто хотела его увидеть. Что именно она собиралась ему сказать, оставалось неясно.

В итоге это оказалось и не важно. Впервые за два года, что она знала Тимми, у него в окнах не горел свет.

Когда Тимми был еще мальчишкой, его завораживали астронавты и космос в целом: непостижимая многость за пределами мира. Земля была всего лишь песчинкой, камушком на неприметном пляже среди миллиона других пляжей. Но стать астронавтом он не мечтал. Это было не то устремление, с которым можно было расти в Грэнтеме, где устремления любого рода превращали тебя в жертву. Уже в детстве он был реалистом. Вспомнив об этом теперь, десятилетия спустя, он погрустнел от мысли, как ребенок может сам по себе без чьей-либо подсказки усвоить, что каким-то вещам никогда не суждено случиться.

В те годы, в начале восьмидесятых, фильмы и телепередачи пестрели внеземными и межгалактическими путешествиями. Тимми они все казались развлечениями для детей. Фантастика его не интересовала. Только реальные вещи.

Ему только исполнилось двенадцать, когда учительницу – обычную женщину из Конкорда, Нью-Гэмпшир, до которого от Бостона можно доехать по прямой, – отправили в космос. Тимми видел по телевизору, как она рассказывала о космической миссии. Она выглядела, как его мать, как матери его друзей. Она выглядела, как дама, которую можно встретить в продуктовом. Когда она открыла рот, он услышал своих родителей, своих учителей. Она говорила так же, как все, кого он знал.

В день запуска он прогулял школу. Он уже делал так прежде, но всего раз. Тогда он встретился с Энди Стаско у дамбы, где они курили сигареты и передавали друг другу фляжку с виски, но в этот раз он не нуждался в компании. В школе семиклассники будут смотреть запуск вместе, а Стаско и Дэннис Линк будут поносить астронавтов, а особенно Кристу Маколиф, учительницу, отправленную в космос. Такое поведение было вполне ожидаемо в рамках любого санкционированного школой времяпрепровождения. В других обстоятельствах он бы присоединился к ним, но запуск шаттла был совсем другим делом. Он хотел посмотреть его один, в тишине и благоговении; представить себя в капсуле, в своей наилучшей форме, развитой за несколько месяцев тяжелых тренировок, пристегнутого в ожидании обратного отсчета.

Запуск начался с опозданием в девять минут. Тимми сидел в родительском подвале перед телевизором и ждал.

А вот и старт!

Через шестьдесять пять секунд после запуска командир экипажа Скоуби вышел на полную мощность. Поначалу Тимми не понял, что именно он видит: белый дым, вздымающийся, как серпантин.

Телерепортер замолчал, на несколько бесконечных секунд эфир умер. Когда он наконец заговорил, его голос дрожал. Диспетчеры пристально изучают ситуацию. Очевидно, произошел какой-то серьезный сбой.

Что-то пошло совсем-совсем не так.

Тимми еще долго просидел там, таращась в телевизор. Он предпочел бы быть в школе, где он не смог бы расплакаться, где ему бы и не пришлось. В школе для этого были бы девчонки: плакать за тебя, пока ты над ними насмехаешься и в глубине души благодаришь за возможность отвлечься, за избавление от боли и унижения. Но Тимми сидел один в родительском подвале. Его мать с отцом были на работе, брат и сестра – в школе, и ему было некому, совершенно некому позвонить.

ОН ВЫЕХАЛ ИЗ ОКРУГА ПАСКО В ПЯТЬ УТРА, когда небо все еще было темным. Он любил ездить в эти часы, когда на дороге нет ни единой души, кроме профессиональных водителей. Он установил круиз-контроль на разумные сто девять километров в час и подготовился к пути по шоссе I‐4 до трассы I‐95, которая приведет его прямиком в Бостон. Проносясь мимо своего старого съезда, он почувствовал укол совести. Он собирался заехать повидать Тунца на обратном пути, но в последнюю минуту передумал. «В следующий раз», – подумал он. Эта миссия требовала его