– Все, кто жил в селении за замком, умерли или ушли оттуда, – произнес он. – Тела гниют буквально в каждом доме, я видел. И хотя я не верю, что они ходят по городу по ночам, деревню следует очистить из соображений гигиены. Предлагаю сжечь ее.

К нему обернулись потрясенные лица с разинутыми ртами.

– Вместе с телами? – прошептал Стивен Стэнмор.

– Ну, если ты хочешь пойти и забрать их оттуда – пожалуйста, – сказал Бартоломью.

– Но это же святотатство! – ужаснулся отец Уильям. – Этих людей нужно похоронить по-человечески.

– Тогда заберите их, а после мы сожжем дома.

Повисла тишина. Потом собравшиеся забормотали, против воли соглашаясь. И клирики, и медики признавали, что другого безопасного способа справиться с задачей нет, но предложить столь непопулярные меры никто не решался.

Бартоломью наспех перекусил вместе с Уильямом и двинулся к замку. Двое послушников вызвались помочь, и люди выходили из домов, чтобы посмотреть им вслед. Сожжение деревни не заняло много времени: лачуги были хлипкие и, несмотря на дожди, которые мочили их последние несколько недель, загорелись с легкостью.

Когда пламя улеглось, Бартоломью обнаружил, что его колотит. Врач спрашивал себя: неужели он и в самом деле обрек души людей на вечные муки, как утверждал священник церкви Святого Клемента? Уильям окроплял пожарище святой водой, и над еще не остывшими пепелищами домов с шипением закурились дымки. Бартоломью знал, что никогда больше не ступит в эту часть города.

– Гнусная работенка, – заметил Уильям, когда они возвращались в Майкл-хауз. – Но это нужно было сделать. Священник ошибается: души этих людей отправятся туда, куда им суждено, и то, что вы сделали сегодня, ничего не изменит. Выбросьте это из головы и думайте о другом.

Бартоломью благодарно улыбнулся. Уильям определенно не принадлежал к числу людей, способных солгать ради чужого спокойствия, скорее уж наоборот, и от его слов на душе у Бартоломью полегчало.

– Я слышал, вы принимали очередного младенца мистрис Тинкер, – сказал Уильям.

Бартоломью снова почувствовал радость, охватившую его, когда он принял на руки новорожденную девочку. Он вспомнил о кошельке, который хотел отдать ей, и спросил францисканца, не передаст ли тот деньги матери, когда будет крестить малышку. Уильям вскинул брови.

– Это ведь не ваш ребенок, нет? – поинтересовался он.

Бартоломью опешил. До чего же испорченные в университете люди! Что заставляет их видеть дурные побуждения в самых невинных действиях? Уильям заметил выражение его лица и переменил тему.

– Вы не видели сегодня брата Майкла?

Бартоломью не встречал толстого бенедиктинца несколько дней и уже начинал беспокоиться. Утром он даже заглянул на чердак – убедиться, что убийца не вернулся снова. Он уже готов был поделиться тревогой с Уильямом, когда увидел Колета, которого выводили из церкви Святого Ботолфа два монаха. Бывший врач неудержимо хохотал и пускал слюни сильнее обычного. Глаза его, прежде пустые, горели безумием и едва не вылезали из орбит.

– Что случилось? – с жалостью спросил Бартоломью под хриплый хохот Колета.

– В эту пору дня он так себя и ведет, – пояснил один из монахов, – так что нам приходится отводить его домой. Он лишился рассудка. Вы тут ничем не поможете, доктор.

Агата не пустила Бартоломью и на порог кухни, заявив, что он пропах «кострами смерти». Она забрала его одежду в стирку, а самого заставила тщательно вымыться в воде, в которую щедрой рукой насыпала трав, чтобы отбить запах. Вода была холодной, но, избавившись от запаха гари, Бартоломью почувствовал себя гораздо лучше. Дрожа, он уселся у очага и взялся за окаменевшие марципаны.

Кинрик придвинул к нему свою скамеечку. Он оглянулся через плечо, чтобы удостовериться, что Агата его не услышит, но прачка уговаривала Уильяма последовать примеру Бартоломью и едва ли была способна отвлечься на что-то другое до тех пор, пока францисканец не покорится ее воле.

– Я выходил осмотреться, – проговорил Кинрик вполголоса. – Управляющего пансиона Бенета отпустили на сегодняшний вечер, сказали, что он может навестить свою матушку. Кроме того, у них кончаются свечи, и помощник принципала предложил, чтобы в восемь часов гасили все огни, пока они не пополнят запасы. Смекаете, к чему все идет?

Бартоломью догадывался. Управляющему предложили переночевать в другом месте, а студенты, оставшись без света, скорее всего, отправятся спать, поскольку заниматься чем-либо другим в темноте затруднительно. Все это наводило на мысль, что его доброжелательница права и сегодня ночью в пансионе Бенета состоится тайное собрание. В течение дня ему не выдалось случая поразмыслить об этом, голова была занята другими делами, но сейчас следовало принять какое-то решение.

Через черный ход он выскользнул из кухни в сад, вспомнив, что последний раз проделывал это для разговора с Элфритом. Сейчас на дворе стоял лютый холод, а коричнево-серые ветви деревьев были голые. Бартоломью немного посидел с закрытыми глазами, пытаясь сосредоточиться на безмолвии сада и выкинуть из головы воспоминания о беспощадных языках пламени. Мало-помалу он начал прикидывать, стоит ли ему идти в пансион Бенета. Может быть, там ловушка? Кто эта женщина, которая утверждала, будто желает ему добра? Мэттью провел рукой по волосам и поднялся, пряча ладони под мышками, чтобы не замерзли. Но при мысли о Филиппе он понял, что пойдет на это собрание. В конце концов, рядом будет Кинрик, и уж если кому под силу приходить и уходить незамеченным, так это маленькому валлийцу.

Бартоломью медленно зашагал к колледжу, направляясь к себе в комнату, но его перехватил запыхавшийся слуга.

– Вот вы где! – с ноткой обвинения в голосе выдохнул он. – Давайте-ка поторопитесь. Здесь Генри Оливер, и у него ужасная чума.

Едва Бартоломью и Кинрик переступили порог Майкл-хауза, как услышали разъяренные крики Генри Оливера, несущиеся из спальни коммонеров. Кинрик поведал хозяину, что два студента нашли его лежащим у таверны «Королевская голова» и принесли сюда, чтобы о нем могли позаботиться в чумной палате. Оливер, похоже, имел на этот счет иное мнение и брыкался из последних скудных сил, требуя отнести его в собственную комнату.

Бенедиктинцы никак не могли утихомирить больного, и его крики и брань мешали другим. Один из монахов едва не лежал поверх него, пытаясь удержать в постели. Когда Оливер увидел на пороге Бартоломью, он забился еще сильнее.

– Не подпускайте его ко мне! – завопил студент. – Он убьет меня!

Бартоломью медленно приблизился к постели и осторожно положил руку на голову юноши. Оливер шарахнулся, отодвинулся как можно дальше в угол.

– Ну-ну, Генри, успокойтесь, – негромко сказал Бартоломью. – Никто вас не обидит. Вы больны и нуждаетесь в помощи, а лучше, чем здесь, вам ее не окажут нигде.

– Нет! – взвизгнул Оливер; взгляд его отчаянно заметался по комнате. – Здесь вы меня прикончите!