Далее, звонили не на «02», а непосредственно в отделение. Что тоже вызывает ряд вопросов. Если юноша и девушка не местные, то откуда знают телефон отделения? А хотя бы и местные. Останови любого прохожего на улице, спроси номер дежурной части районного ОВД — ни за что не назовет. В лучшем случае номер участкового дома имеется.

Ну и наконец, звонивший скрылся. Даже не вышел встретить патрульную машину. И адрес как точно описал. Напротив дома номер сорок шесть. Несколько странно для прогуливающейся молодежи.

Возможно, это просто цепочка совпадений. Возможно, юноша и девушка действительно гуляли и заметили на пляже человека, рывшего могилу. Возможно, они испугались назвать имена. Но ведь возможно и другое. Например, звонок в отделение, а не дежурному по городу мог преследовать совершенно четкую практическую цель: не оставлять свидетельств. В отделениях не стоит засекающая и записывающая аппаратура. Таким образом, телефонный номер звонившего и его голос остались неизвестными.

Радостно и длинно затрезвонил телефон. Междугородная. Волин автоматически посмотрел на часы. Час с гаком. Неужто у Люськи посреди ночи совесть проснулась?

— Алло?

— Па-ап? — Катька. Хорошо, что позвонила. А Люська, видать, никак не может простить обиду. — Алло, пап! Это ты?

— Да, Кать. Я.

— В общем, у нас все в порядке.

— Да я знаю. Звонил уже в аэропорт, интересовался. Как долетели?

— Ой, упасть — не встать. Сперва на семь часов рейс задержали. Народу в аэропорту — ужас. Жарко, дышать нечем. Сначала стояли, потом мама не выдержала, сели прямо на сумки, представляешь?

— С трудом.

Волин и правда представлял с трудом. Будь он в аэропорту, наверняка не удержался бы, устроил скандал.

— Потом еще полтора часа приземлиться не могли. Представляешь? Должны были два часа лететь, а вышло три с половиной. Что-то у них там случилось. С колесами, по-моему.

— С шасси, — поправил Волин, улыбаясь. — У самолета не колеса, а шасси.

— Да ну, пап. Какая разница? Колеса, шасси.

— И правда, никакой, — согласился Волин. — Но приземлились-то нормально?

— Ничего. Трясло только. А вообще ничего.

— Ты из санатория?

— Нет. Из гостиницы. Мы еще час багажа ждали, потом минут сорок в очереди стояли, чтобы номер взять.

— Номер-то хоть хороший достался?

— Ничего. Жить можно.

— Что, плохой, что ли?

— Нормальный. Да мы сюда только на ночь. Завтра в санаторий переберемся. У аэропорта такси мало было. Их сразу расхватали все, вот и пришлось в гостиницу ехать. Хорошо, старикан один подвез, а то пришлось бы пешком плюхать.

— А мама где?

— В душе. Она, по-моему, все еще на тебя сердится. — Возникла неловкая пауза. — Пап, я побегу, ладно?

— Куда?

— Ну, тут… мама из душа выходит.

— Понятно. Беги.

— Пока, пап.

— Пока.

В трубке запищали короткие гудки. Ну да, подумал Волин. Скорее всего Люська и не собиралась звонить. Таскает свои обиды на плечах, как рюкзак. Гнется, а не бросает. Типично женская психология. Обиженная, но гордая. И ладно. Пусть таскает, коли охота. Хорошо, Катька позвонила. А эта девица из справочной: «Долетели без происшествий». Ничего себе. А что шасси не выпускалось — это за происшествие теперь не считается? Полтора часа лишних в небе болтались, как пузырь братьев Монгольфье. Не грохнулся, и слава богу, так, что ли, получается?

Волин вновь открыл папку, но мысли все крутились вокруг самолета и неисправных шасси. Заноза беспокойства впилась в мозг, тревожила. Волин полистал страницы, просмотрел фотографии убитых девушек, протоколы. Он никак не мог сосредоточиться. О чем они говорили с Катькой?

О шасси? А при чем здесь шасси? Колеса? Приземлиться? Неисправность самолета? Сознание упрямо подталкивало его в спину, к тени, в которой скрывалась не успевшая еще оформиться в мысли тревога.

Что? Гостиница? Задержка в полтора часа? Семь часов в аэропорту? Все не то. Мусор, шелуха. Но в ней было зерно важного. Необходимо лишь отыскать его в груде слов. Что? Волин отложил папку, прикрыл глаза ладонью. Так легче думалось. О чем говорила Катька? Почему-то крутилось в голове назойливое «мама в душе». Он даже слышал отвлекающий шум воды. Татьяна Скобцова тоже ходила в душ, прежде чем найти чулок… Тьфу. Забудь о них. Цепочка выстроилась вдруг и сразу. Сама собой. Волину даже не пришлось напрягаться. Душ — душа — рай. А может быть, это касается религии? Секты какой-нибудь? В двух записках упоминается рай и райский сад. Кстати, и способ убийства — чулок, нож, перерезанное горло — наводит на мысль о религиозном обряде. У всех семи жертв на горле ножевой разрез и чулок. Почему и то и другое? Надо бы завтра отыскать какого-нибудь специалиста по вопросам религии. А заодно проверить по карте места обнаружения трупов. Вполне возможно, они выбраны не случайно. Скажем, жертвоприношение в определенных «культовых» точках, являющихся вершинами мистического знака или узора. Вполне возможно, вполне возможно.

Волин выдохнул. Странно, что мысль о секте сразу не пришла ему в голову. Это же так очевидно. У него даже настроение поднялось. Волин посмотрел на часы. Половина третьего. Жаль, что мы не живем по Стругацким и понедельник не начинается в субботу. Вот сейчас бы работать, работать, работать, запала хватит на десятерых. Ей-богу, он, Волин, ощущал себя пороховой бочкой. Такой запас энергии бурлил в груди. А вместо работы придется идти спать, хотя как раз спать-то и не хочется совсем.

Он протянул руку, нажал клавишу «пуск» на магнитофоне. Голос Скобцова, оборванный на середине фразы, выплеснулся в кухню и быстро заполнил ее до самого потолка.

20 Октября. Утро. Скобцов

Первым делом следовало заехать домой и привести себя в порядок после сумасшедшей ночи. Что Андрей и сделал. Через пять минут он остановил машину за рядом ракушек и, выбравшись из салона, закрыл дверь, поставив «Нюську» на сигнализацию. Краем глаза заметил колыхнувшуюся на третьем этаже занавеску. Анна Михайловна «вышла на охоту». Андрей опустил взгляд. М-да, соседушка получит богатую пищу для размышлений. Он был грязен. И не просто грязен, а ужасающе грязен. Вчерашнее падение, возня с трупом и рытье могилы не прошли для него бесследно. Щетина на щеках? Провел ладонью. Щетина что надо. Вкупе с широким и плоским, как подушка, носом, затекшими глазами и сине-фиолетово-желтой физиономией впечатление, должно быть, складывалось диковатое.

Андрей вошел в подъезд, прыгая через две ступеньки, взлетел на второй этаж. Заметил тень от окна между вторым и третьим этажами. Остановился, сделал шаг к соседней квартире, одновременно поворачивая голову. Соседка-чекистка куковала на лестничной площадке, прислушиваясь к происходящему внизу. Седая, в сером байковом халате и тапочках, она была похожа на огромную, пропахшую нафталином и предательством крысу.