старшего штурмана. Первой его мыслью было сообщить об этом зверском плане капитану Лантанасу, но, подумав как следует, он решительно отказался от нее. Доверчивый чилийский шкипер ни за что не поверил бы в возможность такого жестокого заговора, а если бы и поверил, то, приняв слишком поспешные меры, мог только повредить делу и ускорить катастрофу. Нет, мысль поделиться с ним ужасной тайной никуда не годилась.

Дон Грегорио тоже не должен подозревать ни о чем.

Если бы даже они и узнали о заговоре, то через какой-нибудь час все было бы кончено: жертвы были бы брошены в море, и сам Гарри Блю, конечно, в их числе.

Все еще сидя, скорчившись, под тентом, он весь дрожал, рисуя в воображении страшную картину неминуемо ожидавшей его гибели. В открытом ли море, у берегов ли — все произойдет, как решили злодеи: девушки будут похищены, капитан, дон Грегорио и сам он заперты или убиты, золото извлечено из ящиков кают. Нагрузив на лодки добычу и пленных, они откроют кингстоны и, потопив судно, отправятся к берегу. Не удивительно, что дрожь пробирала Гарри Блю до мозга костей, когда представлял себе эту ужасную картину. Ничего не могло его успокоить. Наоборот, чем больше он думал, тем ярче рисовалась ему опасность во всей своей устрашающей наготе. Борьба с такими врагами безнадежна. Она должна кончиться смертью для всех отмеченных злым роком, и из них первый был он!

Несколько минут Гарри стоял молча, точно парализованный отчаянием. Страшное волнение охватило все его существо; невыполнимые, неопределенные планы путались в его утомленном мозгу с бесплодными туманными мыслями.

Однако после долгого размышления он что-то придумал. Его лицо оставалось в тени, и потому нельзя было разобрать его выражения, но, судя по движению губ, он шептал какое-то слово. Это было слово «предатель». Из сбивчивой речи Гарри можно было понять, что, побежденный малодушным страхом, он решил отречься от своего священного долга и пожертвовать ради сохранения жизни даже честью. Укрывшись под тентом, он повторял:

— Для спасения нет другого выхода, как присоединиться к ним и быть с ними заодно. Так я и сделаю, будь что будет!

Глава XXXVIII

ЗАГОВОР ЗА ЗАГОВОР

«Кондор» шел со свежим попутным ветром, подняв все свои паруса, и благодаря погоде работа Джека Страйкера на руле была легка и приятна. Приходилось только следить, чтобы судно при случайных поворотах не теряло устойчивости.

Недавно взошедшая луна отражалась в прозрачной воде, освещала лицо человека лет пятидесяти, дышавшее во всех чертах и изгибах злобой и преступностью. Безбородое, рябое, с толстыми безобразными губами, с отвислыми дряблыми щеками и бесформенным тупым носом, оно сильно напоминало сердитую морду бульдога. Тусклые, зеленые, с красноватым оттенком глаза его умели, по его собственному выражению, проникать в самую преисподнюю.

Вскоре после начала вахты Страйкер увидел шедшего к нему с палубы человека, в котором он тотчас узнал старшего штурмана.

— Верно, идет меня проверять! — проворчал старый каторжник. — Очень мне нужны его проверки. Джек Страйкер сумеет вести какое угодно судно не хуже его.

Он стоял по правую сторону штурвала, тогда как штурман, пройдя вдоль шкафута и став на комингсе, остановился по другую его сторону.

— Ну, как дела, Страйкер? — обратился к нему Блю. — Этой ночью легко управиться с барком, он сам идет по ветру. Это хорошо. Пожалуй, так можно сделать и по девять узлов?

— Может, и больше, с вашего позволения, — вежливо отвечал рулевой, примиренный мягким тоном штурмана. — «Кондор» на ходу недурен, хотя такелаж у него и странный, не похож на те, что видывал.

— Вы, верно, много плавали на своем веку? Это сразу заметно, когда вы в работе. Видно, что для вас управлять кораблем — дело привычное.

— Рад стараться, — ответил матрос, польщенный оценкой начальника. — Правда, у Джека Страйкера в этом деле опыт не малый.

— Вы, верно, служили и на военных судах?

— Всяко бывало. А кто этому не поверит — пусть убедится на моей спине, я против такого осмотра ничего не имею. Кровавых следов «кошки» на ней и не счесть: скрывать это я никогда не стану.

— Да и не надо. Мало ли хороших моряков знакомо с девяти-хвосткой. И хоть я сам этого и не испытывал, а встречать людей, с которыми обращались на военной службе так грубо и жестоко, приходилось не раз. Конечно, видывал я и таких, которые гонялись за худой честью, но находили потом кое-что и получше.

— Неужели? — с возрастающим интересом воскликнул Джек, выпучив глаза на человека, так откровенно посвящавшего его в свои мысли. — Что ж это было? Может, контрабанда или торговля живым товаром?

— Понемножку и то и другое. А что касается «кошки», то я с вами вполне согласен, что волноваться, увидит ли у вас кто-нибудь ее следы или нет, не стоит и труда. Мне и самому жилось не легко, то лучше, то хуже, скорее плохо, чем хорошо. А вот теперь дело как будто и налаживается. Сан-Франциско я бросил, так как там и без меня рабочих рук целая уйма; здесь же по крайней мере готовая койка и жалованье. Положим, платят-то маловато, сравнительно с тем, что сумел бы заработать, и потому иногда и думаешь, не лучше ли было остаться в Калифорнии и, взобравшись на гору, покопаться там в золотых приисках.

— А вы там никогда не бывали?

— Нет, еще не бывал, да и вообще за пределы Сан-Франциско почти никуда не выходил.

— Пожалуй, так-то лучше, мистер Блю. Я и Билль Девис достаточно хорошо познакомились с этими дутыми предприятиями. Прошли мы весь страдный путь вдоль Лебяжьей реки — и золота нигде не нашли; работы же самой трудной было так много, что не хватало ни сил, ни денег на пропитание, а на выпивку и подавно. Вести такую жизнь никому не охота, вот мы и вернулись в порт.

Несмотря на всю откровенность, проявленную в рассказе о девятихвостке на военном корабле, Страйкер совершенно умолчал