— Нет, сила человека — мозги, — поправил мужчину дипломат. — Без них никакое оружие ему не поможет, а только принесет еще больше бед…

Цуй Чи покачал головой.

— Вам, уважаемый, трудно меня переубедить, — сказал он. — До того, как меня перевели на службу в Палату наказаний, я с мечом в руках прошел почти всю Азию, покоряя ее народы, и кому, как не мне, знать, в чем заключается сила человека?.. Ну а русские… — Цуй Чи помолчал, будто пытаясь подобрать нужные слова. — У нашего молодого императора, говоря словами франков, много амбиций, и он не станет им уступать… В Пекине говорят о каком-то грозном албазинском войске, но мы-то с вами видим реальную картину. Где это войско, скажите мне? Есть только кучка полуголодных казаков. Ведь они сами говорят, что сейчас на полях был неурожай, а везти столь необходимый русским хлеб издалека кажется мне накладным. Вот и посудите, каково им тут живется, а голодный воин — плохой воин.

— И все же дипломатия приносит человечеству больше пользы, — многозначительно произнес Хуан Мин. — За ней будущее. Придет время, и люди научатся договариваться между собой. Тогда-то войны исчезнут навсегда.

— Что же вы говорите? Это позиция слабых! — воскликнул Цуй Чи.

— Нет, позиция тех, кто стремится обратить наш грубый и дикий мир в мир счастья и благоденствия, — спокойно возразил ему Хуан Мин.

Цуй Чи фыркнул.

— Теперь я понимаю, почему всю жизнь недолюбливал дипломатов, — не найдя иных аргументов для продолжения спора, неожиданно и безапелляционно заявил он. — Дай вам волю — вы и нашу великую империю тут же превратите в половую тряпку, и об нее все будут ноги вытирать, — добавил Цуй Чи.

1

Федор с товарищами вернулись домой в то время, когда их уже и ждать перестали.

— Сгинули наши ребята в чужой земле, — вздыхали казаки. — Эх! Вот так всю жизнь по бедам и ходим!..

— Зачем вы их хороните! — злился Черниговский. — Не верю, чтобы Федька не вернулся. За ним беда всю жизнь по пятам ходит, а догнать так и не может. Слишком Федька-то везучий.

Прав оказался Никифор. За неделю до праздника Воздвижения, когда на Руси обыкновенно бабы начинают солить капусту, Федор объявился в крепости, и не один, а со всей своей невеликой дружиной. Встречать их высыпал весь Албазин. Путники выглядели усталыми и хмурыми.

— Какие несчастные! — воскликнула какая-то казачка, увидев черные ввалившиеся глаза всадников. — Видать, нелегко пришлось…

— Федор, ты скажи-ка нам: сынка-то своего нашел? — закричал кто-то вслед Опарину.

Тот ни глазом, ни ухом не повел.

— Егоршу Комара там видали? Чего молчите, казаки?..

Те, опустивши головы, так молча и прошли мимо толпы, словно призраки.

— Вот оно как! — покачал головой Иона. — Значит, Бог на этот раз им не помог. Благословения старца гордецы получать не захотели перед тем, как отправиться в путь.

— Какое еще благословение! — усмехнулся кто-то из стоявших в толпе албазинцев. — Им надо, чтобы Вишняков не прознал, поэтому так и спешили.

— Если бы узнал? — удивленно спросил Иона.

— Он бы ни за какие коврижки не пустил! Запер в темницу — вот и весь разговор! — отвечали ему.

— Федору-то что? — хмыкнул диакон. — Огрел плетью — и поминай как звали.

Миновав крепостные ворота, всадники, не останавливаясь, двинулись в сторону посадских изб. Сейчас их единственным желанием было поскорее попасть домой. Перед этим путники трое суток находились в дороге, утомив не только себя, но и коней. Что делать, если за ними по пятам шел враг? Седьмого дня под Айгуном всадники напоролись на конный отряд маньчжур. Пришлось дать бой. Кровавая сеча длилась недолго. Осознав всю лихость противников, маньчжуры отступили, оставив на поле брани с полдюжины своих мертвых товарищей.

— Сучьи дети! Наверняка за подмогой поскакали, — поглядев вслед азиатам, сказал Федор. — Давай, братцы, за мной!.. — и он пришпорил своего верного Киргиза. Надо убираться как можно скорее, пока не появились чужаки.

До границы оставалось всего-то верст тридцать, но этот путь показался казакам долгим, словно сама жизнь. Как они обрадовались, когда где-то впереди замаячила серая с осенней рябинкой полоса Амура! Там, за полосой, находилась их родная земля. Еще немного, и путники будут в безопасности. Остается только переплыть реку — и все…

— Маньчжуры! — первым заметил настигавшего их врага Игнашка Рогоза.

— Давай-ка к реке! — не раздумывая, скомандовал Федор и погнал Киргиза по заросшим кустарниками прибрежным пескам. Колючие ветки шиповника больно ранили ноги коней, высокие пожухлые травы мешали их бегу; они спотыкались, сбивались с шага, однако, чуя беду, продолжали наперегонки мчаться вперед.

Река в этих местах оказалась широкой и прогонистой. Федор тут же смекнул, что лошадям вряд ли удастся ее одолеть. Сил не хватит. Понесет, и не выплывут. Попытаться самим доплыть — так ведь в воронку закрутит или же ноги судорога сведет. Месяц-то холодный, оттого и вода ледяная…

Назад им тоже нет ходу. Гудит земля под копытами вражьих коней — скоро настигнут. Целая воронья туча маньчжур — разве справишься?..

Надо уходить берегом, — единственное пришедшее в эту минуту на ум старшине.

— Ну, братцы, гайда за мной! — крикнул мужчина и поскакал туда, где в лучах закатного солнца чуть заметно пылала далекая кромка горизонта.

Казаки гнали коней так, что у тех только пена летела изо рта; они громко храпели и задыхались от быстрого бега. Требовалось оторваться от преследователей, но с каждой минутой победные ликующие крики за спиной становились все громче и громче.

— Федор!.. Давай-ка дадим бой этим змеям! — хрипел оказавшийся рядом с Опариным Семен Онтонов.

— Гони! — рычал тот.

— Так ведь догонят…

— Гони!

Разве мог Федор рисковать людьми, которые доверились ему, направляясь вместе с главным в чужую землю? Да и своей жизни было жалко. Что тогда станется с его любимым сынком Степкой и матерью? Пропадут они без него. Кому лишние рты нужны?.. Нет, еще рано помирать.

— Поднажми, милый! — припав щекою к гриве коня, жарко дышал ему в самое ухо старшина. — Еще… еще!.. Не дадим поганому врагу над нами расправу творить…

— Федя, не убежим! — кричал поравнявшийся с Опариным Иван Шишка. — Давай в реку!..

— Вперед гляди! — рычал Федор. — Убежим, дай срок… Господи, прости и помилуй наши грешные души!..

Бог будто бы его услышал… Пока они загоняли в мыло своих коней, солнце скрылось за горизонтом, и землю окутала тьма, надежно спрятавшая беглецов от чужого глаза.

Последовал долгий ночной переход. Под утро, дав коням корму и позволив им напиться из реки, мирно дремавшей в туманной предрассветной дымке, казаки снова тронулись в путь. Так и шли они семь дней и семь ночей, пока не вышли к Албазину. К зиме Амур спал, обнажив мели. По ним и перебрались на другой берег…