Поручить ее заботам жены коменданта он побоялся – вдруг девушка расскажет, выболтает в бреду, что произошло на самом деле? В лазарет отправлять не хотелось тоже – кто знает, чем и как у них тут лечат? Если судьба Следопыта Крота не слишком волновала, то девушку он не хотел доверять чужим рукам. Пришлось самому не спускать с нее глаз. Искра несла какую-то чушь, звала мать. А потом вдруг стала, как заведенная, монотонно повторять:

– Корбут. Яков Берзин. Сашка Косой.

При этом рука ее сжималась на рукоятке воображаемого ножа.

Первые два имени были Кроту смутно знакомы – кажется, эти люди имели какое-то отношение к охране Берилага, куда, по слухам, на Красной Линии ссылали недовольных. Кто такой был Сашка Косой, Крот не знал, но, судя по интонациям Искры, вряд ли он заслуживал доброго слова и завидовать этому человеку не стоило. У Искры явно был на него немалый зуб. Крот удивился одному – что в ее памятный список не попал генсек Красной Линии, сам товарищ Москвин. Уж если кто и был, по мнению сталкера, повинен в печальной судьбе ее матери, то в первую очередь Москвин. Однако у Искры, видно, сохранялась еще наивная вера в то, что генсек не знает, какие преступления творятся его именем.

«Теперь понятно», – подумал он. Перед выходом на поверхность она вовсе не молилась. Она, как мантру, повторяла про себя имена заклятых врагов. И тогда, в туннеле, когда дьявольский свет чуть не выжег всем мозги, мысль о мести наверняка поддерживала ее. Оттого и в парке девушка не поддалась глюкам. Что ж, ненависть тоже может служить опорой.

Айрон, осунувшийся, измученный, поглядев на мечущуюся в бреду Искру, достал со вздохом коробочку с каким-то порошком, разболтал в воде, велел дать больной. Крот подозрительно сощурился:

– Что это?

– Не бойся, ничего вредного, все натуральное, – невесело усмехнулся Айрон. – Она просто будет спокойней.

– Грибы, что ли? Или дурь?

– Ты за кого меня принимаешь? Нет, это травы. Проверенное средство, сам принимал.

Крот напоил девушку, и та действительно задышала ровней, всхлипывания стали реже. Когда она в очередной раз забылась, он тихонько выбрался из палатки. Как это он не заметил, что уже настала следующая ночь? Станция спала. Крот почувствовал, что голоден, и машинально двинулся к пищеблоку, где оставляли ночного дежурного для подобных случаев – накормить вернувшихся сталкеров. Поглощенный своими мыслями, пробираясь между палатками, он глядел больше под ноги, чтобы не споткнуться.

Взгляд его вдруг натолкнулся на ботинки, очень знакомые и заляпанные грязью и кровью. Казалось, запахло тухлой болотной тиной. Он поднял глаза – перед ним стоял Греков, но в каком виде! Левую руку сталкер завел за спину, словно пытаясь зажать ножевую рану под лопаткой. Одежда его была изодранной, висела грязными клочьями. Один глаз заплыл, зато другой недобро блестел. Слипшиеся волосы, задубевшие от крови и грязи, топорщились, словно щетина. Крот машинально сделал шаг вправо, чтобы его обойти, – но Греков повторил его движение, не спуская с него взгляда. Потом ухмыльнулся, и правая рука потянулась вперед. И вдруг грязные пальцы железной хваткой вцепились в горло остолбеневшего Крота.

Тот попытался вырваться, сделал шаг назад, потерял равновесие и плюхнулся на пол. И немедленно на него тяжелой тушей навалился Греков, воняющий болотом, кровью и тухлятиной. Крот задыхался и все равно чувствовал, что пальцы у напавшего ледяные. Последний воздух, казалось, улетучился из легких, в груди жгло огнем, перед глазами плыли цветные круги, в голове точно колокол гудел. Крот дико вскрикнул и проснулся.

Он сел, обливаясь холодным потом, и огляделся. Рядом всхлипывала во сне Искра. В палатке было душно. «Иногда они возвращаются, – подумал Крот, – теперь никто не запретит Грекову вот так лезть в мои сны. И мне придется с этим жить – это расплата за убийство». Он вновь пережил ужас, охвативший его при мысли, что Греков каким-то чудом уцелел и явился мстить. Да нет, все это глупости, его тело давным-давно остыло под дождем в проклятом парке, а мертвые ходить не могут. Хотя в последнее время у Крота появились на этот счет большие сомнения.

Решив доказать себе, что не испугался, он все же побрел на пищеблок. Там была та же повариха – с бледным, рыхлым лицом.

– Проголодался? – сочувственно спросила она, накладывая ему грибного варева. – А что, рыженькая-то ваша заболела?

– Заболела, – согласился Крот, жадно кидая в себя ложку за ложкой, – он только теперь почувствовал голод и понял, что в последние сутки ел лишь урывками.

– А все потому, что в парк вы ходили, – произнесла повариха. – Давно люди заметили – те, кто там побывал, другими становятся. Говорят, – повариха понизила голос, – что ее там оборотень укусил. Плохо ей теперь будет. Лучше б ей умереть. А то всем будет плохо.

Крот поежился, чувствуя на себе пристальный, осуждающий взгляд поварихи.

– Вот и Танечка меня не слушала – говорила я ей, чтоб остерегалась. А она связалась не пойми с кем, пропала девочка моя ненаглядная, – слезы потекли у женщины из глаз. Крот, не доев, отставил миску – он не в силах был выносить все это.

– Надо уходить отсюда быстрее, – сказал ему утром Айрон. – Пока местное руководство не очухалось. А то чую я – еще немного, и нас отсюда просто не выпустят. По станции такие странные слухи ходят. Даже то, что девочка больна, объясняют как-то двусмысленно. Боюсь я, натравят они людей на нас – коменданту даже незачем самому мараться, намекнет, кому надо, – и перепуганные жители разорвут нас на клочки. Очень уж тут люди суеверные.

Айрон, осуждающий суеверия, – это было настолько смешно, что Крот даже слегка улыбнулся, несмотря на трагизм ситуации. Но Медный вновь начал ему нравиться – после того, как он встретил их, измученных, не задавая лишних вопросов, стараясь как-то облегчить страдания Искры.

– А может, рассказать обо всем родителям пропавших детей? Они-то их все эти годы оплакивают как мертвых, – неуверенно произнес Федор. Крот и Айрон поглядели на него, как на идиота.

– Чего ты им теперь-то рассказывать собираешься? – не выдержал Крот. – Что их дети худо-бедно были живы еще пару дней назад – до тех пор, пока не явились мы и все не изгадили?

Проснувшаяся Искра переводила глаза с одного на другого. Бледная, с покрасневшими глазами, рыжие волосы слиплись – краше в гроб кладут.

– А уж что с нами после этого сделают комендант и его подпевалы, – подхватил Айрон. – Нам надо уносить отсюда ноги, пока целы, а они пусть сами в своих проблемах разбираются.

– Тем более, что многие дети и впрямь уже погибли, – ты же видел их кладбище, – сказал Крот. – А те, что остались, возвращаться, похоже, не рвутся – даже теперь, когда сгорел их приют. Они уже попробовали свободы и изменились. И наверняка у них есть и другие убежища. Или ты предлагаешь отвести Танюшку к мамочке? Хотел бы я посмотреть на это счастливое воссоединение. Боюсь, бедная женщина такого потрясения не переживет. Кажется мне, что этой встрече не обрадуется ни та, ни другая. Кто ты такой, чтоб решать за них? Они пошли своим путем и выбор сделали сами. Да, им приходится трудно, многие из них больны, но они не хотят возвращаться – иначе кое-кто уже был бы здесь. Ведь никто не мешал той же Танечке в любой момент вернуться под крылышко к мамочке – на станцию, где каждый день одно и то же, где горстка людей ведет борьбу за существование, постепенно ее проигрывая. Кто осудит детей за то, что они не захотели гнить заживо в подземке, что решили бороться, отвоевать хоть клочок земли для себя у новых хозяев поверхности? Я думаю, что даже теперь, когда Морозов погиб, никто из них сюда не вернется.