— Вспоминаю былые времена, вот и все.

Она уже хотела что-то спросить, как в дверь тихо постучали. Вошел хозяин с тюком ткани. Киян встала, взяла тюк в руки и изобразила жест благодарности, несмотря на помеху.

Хозяин молча ушел, и Киян развернула ткань. Там оказались две тонких серых накидки с капюшонами, чтобы прикрыть одежду и лица. Одну она передала Маати, другую надела сама.

Когда оба были готовы, Киян неловко покопалась в рукаве, достала четыре полоски серебра и положила на стол. Заметив удивление Маати, она улыбнулась.

— Мы не просили еды и вина. А недоплачивать грубо.

— Виноград был кислый, — возразил Маати.

Киян поразмыслила и вернула одну полоску в рукав. Они вышли не парадным ходом и не черным, а спустились по узкой лестнице под землю. Кто-то — хозяин или какой-нибудь сообщник Киян — оставил им зажженный фонарь. Киян взяла фонарь и нырнула в черный лаз так уверенно, будто ходила по подземельям всю жизнь. Маати держался близко, впервые почувствовав укол страха.

Спуск показался таким же глубоким, как в шахту. Лестницы были изношены сотнями ног, путь населяли воспоминания давно умерших. Наконец ступеньки закончились широким темным коридором. Маленький фонарь Киян высвечивал лишь кусочек сине-золотой черепицы стен, и темнота над головой была черней безлунного неба.

То и дело в стенах разевали рты боковые галереи и коридоры. Кое-где Маати замечал подпалины от факелов. Воздух дрожал и колебался, словно дышала сама земля.

Подземелье выглядело заброшенным: в дверях и проходах не мерцал свет, не слышались звуки, кроме шороха их собственной одежды. На крупной развилке Киян после некоторого колебания взяла влево. Огромные латунные ворота открылись в комнату, похожую на сад, только все растения там были шелковыми, а птицы на ветках — мертвыми пыльными чучелами.

— Жутко, правда? — сказала Киян, пробираясь по искусственному саду. — Наверное, зимой здесь можно сойти с ума. Столько месяцев не видеть солнца!

— Пожалуй, — ответил Маати.

После сада было несколько коридоров, таких узких, что Маати мог без усилий коснуться ладонями обеих стен. Наконец Киян дошла до высокой деревянной двери, запертой изнутри. Женщина передала Маати фонарь и простучала сложный ритм. Что-то заскрежетало, поднялся засов, и дверь распахнулась. Перед ними стояли трое мужчин с мечами. Тот, что был посредине, улыбнулся, отступил назад и молча пригласил их внутрь.

Каменный ход наполнился теплым, желтым, как сливочное масло, светом фонарей и запахом гари. В конце не было двери, только арка, которая выходила в просторный зал с высоким потолком. Оттуда пахло потом, сырой шерстью и факельным дымом.

Полдюжины человек прекратили разговоры и повернулись к вошедшим. Киян провела Маати к домику, который стоял прямо посреди склада и светился изнутри. В таких обычно сидели распорядители.

Киян открыла дверь и отошла в сторону, ободряюще улыбаясь Маати. Маати зашел и огляделся. Письменный стол. Четыре стула. Стойка для свитков. Прибитая к стене карта зимних городов. Три фонаря. И Ота-кво, который уже поднимался со стула.

Худой, но окрепший. Это было заметно по тому, как он держал плечи и руки, как двигался.

— Неплохо выглядишь для покойника, — заметил Маати.

— Да и самочувствие лучше, чем ожидалось. — По удлиненному лицу северянина расплылась улыбка. — Спасибо, что пришел.

— Как я мог не прийти? — Маати подвинул к себе стул и сел, сцепив пальцы на колене. — Так значит, ты все-таки решил забрать себе город?

Ота миг поколебался, потом сел. Потер стол сухой ладонью и нахмурил лоб.

— У меня нет выбора, — сказал он наконец. — Удобное оправдание, я понимаю. Но… ты уже говорил, что знаешь. Я никак не связан со смертью Биитры и нападением на тебя. Я не участвовал в убийстве Даната. И отца. И даже в собственном побеге из башни. Все происходило без моего ведома. Но я хотел спросить, считаешь ли ты меня невиновным по сей день.

Маати улыбнулся: в голосе Оты прозвучало что-то похожее на надежду. Маати сам не знал, что думает, — в нем смешались обида, гнев, любовь к Оте-кво, Лиат и ее ребенку. Он даже не мог сказать, как все это связано с человеком, который сейчас сидит напротив.

— Да, — наконец произнес Маати. — Я продолжал расследование. Ты, наверное, понял, если за мной следили.

— Про это я тоже хотел с тобой поговорить.

— А еще про что?

— Я должен тебе кое в чем признаться. Наверное, мудрее было бы пока помолчать, но… Я тебе солгал, Маати. Я сказал тебе, что жил с женщиной на Восточных островах и не смог подарить ей ребенка. Она… ее не было. Всего этого не было.

Маати прислушался к себе: он ожидал, что сердце наполнится гневом или съежится от печали, но оно билось в привычном ритме. Интересно, когда для него перестало иметь значение, кто отец мальчика, которого он потерял. Вероятно, после их последнего разговора с Отой в каменной тюрьме. Его это сын или Оты, упущенные годы не вернуть. Зато сейчас ему еще было кого терять — или спасать.

— Я думал, что умру, — продолжал Ота. — Думал, что мне будет все равно, а если тебя это утешит, то…

— Оставь, — сказал Маати. — Если что, обсудим потом. Есть более срочные дела.

— Ты что-то выяснил?

— Имя Дома. Во всяком случае, кто-то вкладывает деньги в Ваунёги.

— Скорее всего гальты. Они заключают такие невыгодные для себя сделки, что это похоже на взятки. Мы не знали, что они покупают.

— Возможно, поддержку Ваунёги. А ты знаешь, зачем?

— Нет. — ответил Ота. — Если у тебя есть доказательства, что за убийцами стоят Ваунёги…

— Есть подозрения, не более того. Пока что. Если мы за пару дней не найдем доказательств, Адру назовут хаем Мати и снабдят всеми средствами города, чтобы найти тебя и казнить.

Они сидели молча целых три вздоха.

— Что ж, — заключил Ота-кво, — тогда нам есть чем заняться. По крайней мере теперь мы знаем, где искать.

Идаан снился праздник. Вокруг беседки горел огонь, и по странной логике сна Идаан знала, что огненный круг сужается и скоро все сгорят. Она пыталась закричать, предупредить танцоров, но изо рта вырывался только хрип. Никто ее не слышал. Кто-то мог их спасти — мужчина, который был одновременно Семаем, Отой и ее отцом. Она пыталась найти его, но постоянно натыкалась на других людей и оказавшихся в толпе собак. Пламя подобралось совсем близко, и какие-то женщины бросали собак в огонь. Идаан проснулась от криков и воя, однако вокруг стояла тишина.

Ночная свеча потухла. В комнате было сумрачно, за темной паутиной полога серебрил стены лунный свет. Несмотря на распахнутые ставни, воздух застоялся. Идаан сглотнула и потрясла головой, отгоняя следы кошмара. Она долго вслушивалась в свое дыхание, пока не пришла в себя, затем повернулась к Адре и увидела, что его нет, кровать пуста.