— Это ты, Пантелеймон? — спросил Леонид, наморщив нос от негодования. — Я думал, твои кости давно гниют на чужбине. Зачем ты пришел сюда? Любой дом Митридата теперь для тебя чужой.

— А если я пришел с миром, чтобы спасти его жену и наследника? — ехидно поинтересовался Пантелеймон. — Тебе ведь известно, что Помпей стоит за той горой. Не сегодня завтра его войска перейдут через нее — и тогда все, кто находится в крепости, погибнут. Говорят, у Помпея лицо добрячка, но душа Цербера.

Леонид оперся на копье, думая о том, что в словах Пантелеймона есть логика.

— Как ты спасешь семью Митридата? — спросил он, пристально глядя на предателя. — Что, если я тебе не верю?

— Веришь ты мне или нет — меня не волнует, — равнодушно отозвался грек и погладил поредевшую бороду. — Дай мне поговорить с царицей. Возможно, она примет мое предложение.

Леонид почесал затылок, сняв шлем.

— Только я буду рядом, — решил он.

— А уж это как угодно царице, — усмехнулся Пантелеймон. — Я желаю говорить с ней наедине. Можешь меня проверить — я безоружен.

Воин махнул рукой:

— Ладно, идем.

Он впустил его в ворота и попросил подождать возле засохшей оливы. Грек отметил про себя, что Стратонику не интересовал цветник, разбитый при Митридате. На клумбах корчились желтые стебли каких-то цветов, комья земли ссохлись, и чтобы их разбить, требовалась большая сила. Искусственный пруд, где, вероятно, когда-то плавали рыбки, засох, оставив после себя лишь заросшее осокой углубление. Да, женщина явно горевала по мужу, думала о нем и его частых отговорках посетить ее с сыном. Интересно, знала ли она об амазонке? Пантелеймон никогда не видел Стратонику и поэтому не поклонился женщине, вышедшей из дворца во двор. Леонид еле поспевал за ней, прихрамывая на левую ногу.

— Ты хотел меня видеть, — начала царица, скривив губы, и Пантелеймона поразила ее внешность. Митридат взял ее в жены, считая красавицей, но грек видел перед собой измученную постаревшую женщину с седыми прядями в потускневших, потерявших блеск и цвет волосах, с глубокими морщинами на серой коже, с выцветшими потухшими глазами.

— Я хотел говорить с тобой о твоем муже, объяснить кое-что, что не дает тебе покоя, но вести разговор буду только наедине, — ответил Пантелеймон, поклонившись. — Леонид может находиться в нескольких шагах от нас, но мне нежелательно, чтобы он нас слушал.

На его удивление, царица не стала спорить. Знаком она приказала Леониду удалиться. Тот отошел к оливе, наверное, некогда дававшей сочные плоды, и оперся о ее засохший ствол.

— Я слушаю тебя, говори, — приказала Стратоника.

— Известно ли тебе, царица, почему Митридат перестал навещать вас с сыном? — спросил Пантелеймон. — Если он ссылается на военные походы, ты ему не верь. Причина в другом, и об этом знает все Понтийское царство.

Стратоника сжала кулаки. Острые ногти впились в кожу, причиняя боль, но эта боль казалась гораздо меньше, чем душевная.

— У него появилась женщина? — спросила она робко, боясь услышать положительный ответ.

Пантелеймон кивнул.

— Кто она?

— Ее зовут Гипсикратия, и она происходит из знатного рода амазонок, — пояснил грек. — Она владеет оружием и верховой ездой не хуже любого воина. Вот почему они ни на минуту не расстаются. Поверь, о тебе и твоем сыне он забыл и думать.

Лицо Стратоники наливалось гневом. Губы дрожали, ноздри раздувались, как у лошади, разгоряченной бегом.

— Я убью его, — прошептала она. — Убью, как только он появится. Одного или вместе с ней.

— Я предвидел такой ответ, царица, — Пантелеймон подошел ближе и наклонился к самому ее уху, — только Митридат тебе не по зубам. Вспомни, сколько людей собиралось покончить с ним, но ничего не получилось. Доверь эту миссию другим.

Она вскинула голову и усмехнулась:

— Другим — значит, тебе?

Пантелеймон развел руками:

— Зачем же мне? Скоро сюда явится Помпей со своим войском. Отдай ему сокровищницу Митридата. Тебе известно, что там находится его сила.

Стратоника закрыла ладонями пылавшее лицо. В ней боролись противоречивые чувства.

— Я обещала, что буду охранять сокровищницу, — выпалила женщина. — Он доверился мне… Значит, я должна оправдать доверие.

— А еще он клялся быть верным мужем, — вкрадчиво прошелестел Пантелеймон. — И обманул тебя. Ты эллинка, Стратоника, накажи неверного супруга. Впрочем, если ты этого не сделаешь, Помпей убьет тебя и твоего сына. Подумай над моими словами.

Ничего не ответив, она резко развернулась и зашагала к дому, но он знал: царица сделает так, как ей посоветовали.

* * *

Сделавшись главнокомандующим, Помпей немедленно двинулся на восток, чтобы продолжить войну с понтийским царем. Митридат, уставший от бесконечных боев, сначала просил мира, но когда ему предложили сдаться, решил биться до конца, несмотря на то, что после всех боев у него оставалось только тридцать тысяч пехоты и две тысячи конницы. В Малой Армении, недалеко от Евфрата, Помпей настиг его ночью, в одном проходе, и началась жестокая битва. Понтийцы дрогнули, не выдержав натиска, и началось паническое бегство. Митридат, пришпорив коня, пытался их удержать, а верная Гипсикратия помогала ему. Лишь восемьсот человек прорвались сквозь строй римлян, многие погибли под ударами их мечей, многие растворились в ночи, скрывшись в расщелинах гор, и понтийцев осталось всего трое — Митридат, Гипсикратия и его верный слуга. Им удалось спрятаться в пещере, и Гипсикратия протянула мужу сумку с прихваченными ею шестью тысячами талантами.

— Это золото получит тот, кто приютит нас до тех пор, пока мы не окрепнем, — сказала она и улыбнулась. — У тебя есть на примете такой человек?

Митридат наморщил лоб, покрытый белой пылью.

— Думаю, Тигран, царь Армении, — ответил он после недолгого раздумья. — Я в свое время очень много сделал для него и всегда приходил на помощь.

— Тогда вперед. — Амазонка легко вскочила с камня, на котором сидела, поджав ноги. — Вперед, мой повелитель.

Несколько дней они пробирались по горным тропам, протоптанным дикими козами и кабанами, преодолевали хребты, бурные горные речонки, мчавшиеся с высоты со скоростью звука, и Митридат, наблюдая за молодой женщиной, удивлялся ее выносливости. Она была сродни ему: могла не есть, не спать, не знала усталости, вынося все невзгоды нелегкого путешествия с завидной стойкостью. Так они дошли до Тигранокерта, и Митридат, присев возле желтой реки Тигра, прислонился спиной к толстому стволу чинары, с которого начинала слезать белая кора. Гипсикратия словно почувствовала состояние супруга и, ласково обняв его за шею, спросила: