— Так, может, в наших? — спрашивали словоохотливого мужика гостиничные служки.

— Может, и в ваших, — пожимал плечами Каллистрат Прокофьевич.

— А каков он, она упомнила?

— А то, — немного обижался за супружницу мужик. — Сказывала, что был он высокий, годов тридцати, в хорошем пальто и бобровом «пирожке». Ну, бородка у него еще была и это, пенсне с темными стеклами. Вот я, стало быть, и ищу его, чтобы благодарность ему свою объявить. А то неловко: человек нам доброе дело сделал, а мы ему — ни здравствуй, ни прощай. Не видали у себя такого?

— Не видали, — звучало в ответ.

Но в нумерах Филиновича ему сказали:

— Видали.

— А как зовут-то его? — напрягся Каллистрат Прокофьевич.

— Кажись, Слепневым.

— Нет, брат, ты мне не «кажись», ты мне точно скажи, как этого благородного господина зовут. Уж чтоб было все честь по чести: имя, отчество, чин, — попросил распорядителя Каллистрат Прокофьевич.

— Ладно, присядь покуда, — буркнул распорядитель и отправился в конторку, где хранилась гостевая книга. Вышел он из нее минуты через три.

— Спаситель супружницы твоей — саратовский дворянин, коллежский секретарь. Зовут Александром Александровичем Слепневым. Проживает в нумере двадцать втором.

— Вот благодарствуй, мил человек! Вот услужил так услужил! — засуетился Каллистрат Прокофьевич. — Он в какие часы у себя-то бывает?

— По-всякому.

— А щас?

— Вышедши.

— Ладно. Побегу к супружнице, — просиял лицом Каллистрат Прокофьевич. — Доложусь, за кого ей бога молить. А вечерком мы к вам вместе обои притопаем, чтобы, значит, благодарствие свое ему выказать. Только это, — доверительно произнес он, — не говори ты ему, что я тут был и про него спрашивал. Он, видать, человек скромный, еще уйдет, нас не дождавшись. А так и нам приятственно будет, и ему — сюприз.

— Как скажешь, — усмехнулся распорядитель и недвусмысленно посмотрел в глаза просителя. — Только у нас правило: докладывать постояльцам о том, что их спрашивали.

— Так, ежели ты доложишь, уже не то будет, — правильно оценив взгляд распорядителя, полез в карман Каллистрат Прокофьевич. — Вот, — протянул он ему рублевик. — Это тебе за помощь. Так не доложишь?

— Нет, — ответил с улыбкой распорядитель, принимая желтенькую бумажку. — А то какой же это будет сюрприз, ежели он знать будет, что вы придете, верно?

— Верно! — повеселел Каллистрат Прокофьевич. — Никакого сюприза уже не будет. Ну, так я пошел?

— Ступай, ступай, — махнул рукой распорядитель, пряча денежку в карман.

Менее чем через минуту в переднюю нумеров вошел коллежский секретарь Слепнев.

— Долго будете жить, — сказал ему из-за своей конторки распорядитель.

— Что вы сказали, простите? — остановился возле него Александр Александрович.

— Я говорю, жить долго будете, — вышел навстречу постояльцу служитель. — Только что о вас с одним мужиком речь вели.

— С каким мужиком? — насторожился Слепнев.

— С тем, чью супружницу вы вчера от громил отбили, — не скрывая восхищения, сообщил распорядитель. — Говорит, вечером вместе с ней благодарить вас придут…

— Вечером? — равнодушно переспросил Александр Александрович.

— Ну да. Сюрприз для вас хотят сделать.

— Да, это, конечно, будет для меня большо-ой сюрприз, — произнес, о чем-то размышляя, постоялец и быстро осведомился: — А какой он из себя, мужик этот?

— Мужик как мужик. В бороде и усах, — оторопело ответил распорядитель, тщетно силясь вспомнить еще что-либо о словоохотливом просителе. — Неприметный такой…

— Ну, это уж точно — неприметный, — сказал Слепнев фразу, значение которой распорядитель совершенно не понял. Но спросить постеснялся. — И куда он пошел?

— Туда, — махнул рукой служитель в сторону университета и не успел моргнуть, как постояльца и след простыл.

Ему повезло. Едва за ним закрылись двери передней, как возле нумеров остановились открытые городские сани. Как только офицер с дамой покинули их, Александр Александрович, плюхнувшись в сани, резко бросил вознице:

— К университету. Живо!

Ванька тронул поводья, и они покатили в конец Воскресенской улицы. Публика здесь была все чистая, так что разглядеть меж них простого сермяжного мужика не представляло особого труда.

Он нагнал его, когда тот свернул на Университетскую. Впрочем, тот это мужик или не тот, предстояло еще проверить.

Повернув вслед за ним, Слепнев доехал до Малой Каменной и вышел. Затем, перейдя на ту сторону, по которой топал неприметный мужик, он пошел ему навстречу, резонно полагая, что ежели сей мужик есть полицейская ищейка, то он непременно начнет за ним слежку. Поравнявшись с мужиком и кинув на него безразличный взгляд, «коллежский секретарь» прошел мимо и вышел на Воскресенскую. Слежку за собой он заметил только тогда, когда уже прошел университет и остановился у витрины кондитерского заведения Комонена. Незаметно скосив глаза, он увидел, что неприметный с большим знанием дела пасет его, разыгрывая из себя простоватого крестьянина, впервые попавшего на главную городскую улицу и крутящего во все стороны головой, будто все здесь было ему в диковинку.

Удовлетворенно хмыкнув, Александр Александрович неторопливо, будто совершая совсем не обязательное дефиле, дошел до перекрестка и повернул на Петропавловскую улицу. Пройдя сажени три, он незаметно оглянулся и увидел мужика. Тот, приостановившись и задрав голову, рассматривал помпезное барокко собора Святых апостолов Петра и Павла. Рот его был открыт от изумления.

Дойдя до пересечения с Большой Каменной, магнетизер свернул на нее и стал рассматривать витрину ювелирной лавки. Дождавшись, когда из нее выйдет единственный посетитель, он вошел внутрь.

Каллистрат Прокофьевич, увидев, что объект наблюдения вошел в ювелирную лавку, остановился неподалеку, продолжая изображать из себя приезжего простоватого ротозея, раздумывающего, в какую сторону направить ему свои стопы. И тут из дверей лавки выглянул его фигурант и поманил его пальцем:

— Простите, можно вас на минутку?

— Меня? — натурально удивился Каллистрат Прокофьевич.

— Вас, вас, — вежливо и с доброжелательной улыбкой отозвался фигурант. — Если вам, конечно, нетрудно.

Обстоятельства были столь неожиданны для агента, что он совершил ошибку: пошел на зов крайне опасного господина, о чем его, кстати, не забыл предупредить полицмейстер. Напустив на себя как можно большей простоты, он вошел в лавку и сразу встретился взглядом с глазами фигуранта. Эти глаза словно прожигали насквозь. Фигурант вдруг поднял руки и стал манипулировать ими примерно за сажень от Каллистрата. Магнетизер мягко водил ладонями от его головы к ногам, отчего те становились ватными и как бы увеличивались. Агент попытался было повернуться, но лишь слегка качнулся туловищем — его ноги положительно не хотели отрываться от пола. Руки также не желали слушаться. Каллистрату Прокофьевичу все же удалось оторвать взгляд от глаз фигуранта и перевести его на хозяина лавки, стоящего за прилавком. Тот во все глаза наблюдал за действиями магнетизера и нервически поглаживал на пальце серебряный перстень с изображением заключенного в треугольник Всевидящего Ока, от которого во все стороны расходились лучи.