– Ведомо мне, атаманушко, что и Кузьма Петров теперь на воле, – поправил Гурия отец Киприан. Чубук от радости едва не в костер вытянул согнутые в коленях ноги, хлопнул себя ладонями по бедрам.

– Вот так новость мне еще! А вам-то откуда о том известно, святой отец? Ну-ка поведайте, где свиделись с Кузьмой?

– Да в том последнем сражении под Ромодановом и свиделись мы с ним, – неторопливо откликнулся отец Киприан, убрал котомку в сторону, сел, сгорбившись, бородой едва не до колен. – На самую малость опередил я гренадерские роты бригадира Хомякова. На последнем издыхании уже вбежал в село, наткнулся на ватагу Кузьмы Петрова, а он неподалеку от калужского перевоза волостное село прикрывал. Известил его, что солдаты в двух верстах от околицы, да и повалился на мураву отдыхиваться. Кузьма конного отрока послал в усадьбу к Чуприну. Мужики едва успели за бревнами вдоль плетней залечь, один подле другого, от мельницы на бугре и до речного берега. Редко легли, потому как, со слов Кузьмы, в селе осталось всего сот до семи ромодановцев. Хитрый Хомяков до поры до времени не хватал те толпы, которые самовольно разбегались по волости, решил главный костер затушить… И показались солдаты весьма скоро. Пушки конями везли, отцепили сноровисто и на село нацелили, а гренадеры по всему низкому лугу в несколько плотных рядов растянулись. Офицер с коня махнул белым платком, знак подал. А я уже знал по прежде бывшему сражению у Гончарова, что за этим знаком последует… Закрестился неистово и глаза в ожидании страшного грома закрыл…

Выпущенные из пушек бомбы прогудели над плетнями и взорвались так близко, что отец Киприан охнул и невольно схватился за клобук – не слетела ли голова? На Кузьму рухнула срезанная осколком ветка одной из берез, под которыми они вкупе с мужиками залегли вдоль околицы, на последних подступах к своему селу.

– Свят-свят! – перекрестился полулежа сумрачный Кузьма, столкнул ветку с плеча. За их спинами кто-то в беспамятстве кричал: «А-а-а!» Отец Киприан оглянулся – возле бомбой убитой лошади неистово крутился на одном месте посыльный отрок – из обрубка левой ноги, срезанной железом по колено, нещадно хлестала кровь. Отрок без конца вскакивал на здоровую ногу, пытался бежать прочь и валился на кровью захлестанную траву. К нему кинулись двое, подхватили на руки и понесли к церкви. Кто-то стонал и справа, медленно отползая по кустам ближе к ветряной мельнице на окраине села Ромоданова.

Офицер с коня снова махнул белым платком, и снова, срезав две березы, над землей прогудели бомбы. Пообок от отца Киприана и Кузьмы взвихрился столб огня и дыма вперемешку с землей. Качнулись и заскрипели размашистые деревянные крылья мельницы, словно она, напуганная небывалым на ее веку грохотом, хотела прикрыть глаза-оконца от сухих комьев, которые забарабанили по ее серым дощатым бокам.

Недалеко от мельницы запылали первые пожарища – загорелись три мужицкие избы и поповское просторное подворье.

– Отходите к усадьбе! Все отходите скопом! – скакал вдоль околицы бесстрашный, до красноты в лице разъяренный Чуприн. – У церкви встанем для боя с драгунами!

Не остерегаясь пуль, Чуприн с коня палил в гренадеров, которые густо шли по кустистой пойме и поочередно с колена залпами стреляли по плетням и ближним жилым постройкам. Ромодановцы отвечали нестройными выстрелами, пригибаясь, оставляли ненадежное укрытие и между дворами убегали к демидовской усадьбе и к церкви.

– Ну, дай и нам Господь ноги, а здесь делать боле нечего, – выкрикнул, невесть для кого, Кузьма: бывшие с ним мужики уже мелькали спинами вдоль кривого плетня, уходя по заросшей лопухами канаве. Кузьма разрядил ружье в плотную цепь солдат, которые широко охватывали Ромоданово. Еще дальше, отсекая волостное село от Игумнова, скакали конные эскадроны, взбивая копытами пыль накатанного тракта и мягкий чернозем пашни.

Слева от отца Киприана и Кузьмы в непролазных кустах приокских зарослей еще раз с треском и шипением взлетела вверх черная земля вперемешку с молодыми побегами ракитника. Монах успел носом ткнуться в плетень, а по спине больно бухнуло несколько сухих комьев. Оглушенный, еле различил голос Кузьмы:

– Бежим, святой отец! – не отряхнув землю с кафтана, Кузьма вскочил было на ноги, то тут же под прицельными пулями плашмя повалился за толстое бревно, потерял простреленную мурмолку. Потом вновь привстал и, невероятно согнувшись, ловко увертываясь от кустов, словно угадывая направление пущенных в него пуль, побежал не в сторону села, а к зарослям на берегу Оки.

Отец Киприан, и без того пригнутый к земле, не успев толком передохнуть от долгого и поспешного бегства от гончаровской деревни в Ромоданово, побежал за Кузьмой из последних сил. Бежал, задыхался и беспрестанно оглядывался на отхлынувших от околицы ромодановцев. От прямого удара бомбы повалилась набок и загорелась мельница, а вокруг нее уже сновали солдаты, вылавливая в подворьях сломленных пушечным боем мужиков. Тех, кто кучно, отбиваясь рогатинами и копьями, пятился к демидовской усадьбе, гренадеры теснили штыками, пытались окружить и не впустить за каменные стены поместья и церкви. Чуприна уже не было видно…

Отец Киприан вздрогнул – из кустов, где только что за плетнем лежали они с Кузьмой Петровым, диким зверем вывалился дюжий, увешанный амуницией гренадер, выставив далеко вперед ружье.

– Держи-и татей! Уйдут! – завопил гренадер и бросился догонять убегающих. Отцу Киприану показалось, будто ловкая, поднаторевшая рука заплечного кнутобойца уже хватает его за взмокший ворот рясы. От этого пакостного чувства спазмой передавливало горло, в густой траве заплетались непослушные ноги.

За спиной, саженях в десяти-пятнадцати, прогремел выстрел, впереди отчаянно вскрикнул Кузьма, ломая хрупкие ветки, боком повалился на землю: самую малость времени не хватило им – совсем уже рядом, под рукой, над берегом Оки стеной поднимался девственный лес, в котором можно было найти спасение.

Зацепившись за что-то в траве, отец Киприан почти одновременно с Кузьмой упал и больно ударился левым плечом о корневище давно упавшего дерева. В глазах потемнело, гадкая тошнота прихлынула к пересохшему горлу. Сплюнуть эту тошноту и то не осталось у монаха сил: не потерять бы и вовсе сознания!

– Попался ужо, душегуб! – прохрипел совсем рядом голос гренадера, и отец Киприан очнулся, забыл об ушибленном плече: подумалось, что гренадер карающим палачом уже возвысился над ним. Оказалось – служилый устало покачивался около Кузьмы Петрова, рослый и нестарый еще, с распаренным от бега лицом.

– Вставай, тать! – хрипел и рукавом утирался гренадер. – Теперь буду имать тебя в руки. Эко разлегся, словно продувной ярыжка перед кабацкой дверью! – Гренадер силился и не мог улыбнуться.

Кузьма застонал. Хватаясь за хрупкие ветки куста, сделал попытку подняться и снова упал. Раскрыл рот и тяжело задышал. И тут только гренадер заметил, как по разорванной серой штанине пойманного им мужика густо бежит кровь.

– Эх-ма-а! Вот еще наказание-то на мою голову! – протянул с досадой солдат и скверно выругался, медленно, словно все еще раздумывая, потянул из ножен тяжелый палаш, намереваясь добить царского супротивника.