более того, всегда от женщины к женщине, так как право владеть землей или движимым имуществом имели одни женщины. Собственность семьи считалась принадлежащей ее старшей женщине, собственность соседской общины-жене ее главы. Все добытое мужчиной поступало в распоряжение его матери или жены. Эти обычаи, распространенные и в настоящее время, показывают, что в недалеком прошлом женщина играла руководящую роль в общинах гаро и кхаси.

Ашанти, создавшие свое государство на рубеже XVIII в., занимались преимущественно мотыжным земледелием и лишь местами также скотоводством, рыболовством, охотой. Значительного развития достигли у них ремесла. Все ашанти делились на восемь матрилинейных родов («абусуа»), а те, в свою очередь, — на более мелкие, также матрилинейные, родовые группы. Эти группы уже лишились территориального и хозяйственного единства, но еще считались коллективными собственниками земли, родовых святилищ, предметов родового культа. Главой группы была старшая женщина, фактическим руководителем — ее брат, старший сын или другой мужчина. Сохраняя материнский счет родства, ашанти уже перешли к вирилокальному поселению; поэтому их отдельные семьи («фиэфе»), составлявшие основные экономические ячейки общества, были зародышами патриархальных семей в их очень раннем, осложненном многочисленными остатками допатриархальных отношений виде. В частности, замужняя женщина сохраняла имущественную самостоятельность и независимость, а ее подросшие дети уходили в семью ее брата. Отпечаток позднематриархальных традиций носило на себе даже государственное устройство ашанти: престолонаследие шло по женской линии, очень большим влиянием пользовалась мать царя, нередко имевшая решающий голос в вопросах престолонаследия, политики, судопроизводства.

Подобные же черты, позволяющие говорить о позднематриархальном пути развития, зафиксированы и в ряде других средневековых государств Тропической Африки. Так, в государстве Лунда существовал обычай женитьбы царя на своей сестре, которая считалась законной наследницей престола и оставалась фактической соправительницей государства. Такой же обычай существовал в государстве Буганда, где, креме того, соправительницей была также и мать царя. В государстве Бушонго верховным главой считался не царь, а его мать. В государствах йоруба вследствие борьбы за реальную власть возник обычай ритуального умерщвления матери царя. В государстве Конго царский престол первоначально передавался не по мужской, а по женской линии — от материнского дяди к племяннику.

По-видимому, поздний матриархат может быть реконструирован и в историческом прошлом ряда древних народов. В Древнем Египте на протяжении всей его истории сохранялся и даже преобладал над отцовским материнский счет родства, поэтому большую роль в жизни человека играли его дядя или дед по линии матери. Женщина оставалась юридически равноправной, владела независимым от мужа имуществом, которое могла продавать, покупать, завещать. Она именовалась владычицей дома, а первоначально, вероятно, была и главой государства; по словам Диодора, у египтян царицы всегда имели больше власти или получали больше почестей, чем цари. Во всяком случае, порядок престолонаследия у египтян был в принципе тот же, что и в средневековых государствах Африки: чтобы стать законным правителем, фараон должен был жениться на своей сестре, дочери или мачехе. В Хеттском царстве престол первое время передавался по женской линии. В раннеклассовом обществе этрусков сохранялись материнская филиация и другие материнско-родовые традиции, в том числе «свобода нравов», о которой много рассказывают античные авторы. В Спарте, в противоположность другим государствам Древней Греции, женщина пользовалась большой свободой и значительным уважением. В Древнем Китае у иньцев женщина занимала высокое положение в обществе, а у племен чжоу ко времени завоевания ими царства Инь сохранялись матрилинейность или билинейность с матрилинейной экзогамией.

Уже говорилось, что поздний матриархат недостаточно изучен. В целом для него, по-видимому, характерны материнские домовые общины, выделившиеся в составе делокализованных материнских родов и часто уже объединенные в первобытные соседские или соседские общины, уксорилокальный или дислокальный брак, высокое, иногда даже доминирующее положение женщины. Вместе с тем очевидно, что если никогда не существовало «чистого», не осложненного остатками материнско-родовых традиций патриархата, то тем более не существовало и «чистого», не нарушенного ростом патриархальных начал позднего матриархата. Обеим формам разложения родового строя свойственна борьба этих двух порядков, и особенностью позднематриархального варианта было то, что развивавшиеся патриархальные тенденции получали преобладание лишь ко времени окончательного распада родового строя или даже позже — в процессе складывания раннеклассового общества. В этом случае они, конечно, побеждали уже не в форме патриархально-родового строя, а в специфической форме отцовско-правовых норм, регулировавших только счет родства и наследования, права женщины и т. п.

Наряду с патриархатом и поздним матриархатом выявлены и некоторые другие конкретно-исторические варианты разложения родовых отношений. Так, у чукчей, коряков, эскимосов, полинезийцев, некоторых племен Америки, как это впервые отметил А.М. Золотарев, в процессе разложения родового строя материнский род распался, а отцовский не сложился; их общество состояло из больших семей, объединенных в более или менее выраженные первобытные соседские общины. Однако, как правило, это были патриархальные большие семьи и доминирующее положение в обществе принадлежало мужчинам. Поэтому, видимо, правильнее видеть здесь не особую «безродовую форму» разложения родового строя, а лишь одну из своеобразных разновидностей патриархата.

§ 3. Возникновение частной собственности, классов и государства

Каковы бы ни были формы разложения родового общества, основным содержанием эпохи оставалось зарождение частной собственности, классов и государства.

Выше уже говорилось, что вопрос о происхождении частной собственности, классов и государства составляет главный мировоззренческий вопрос первобытной истории. В буржуазной науке еще имеются сторонники теории «естественного» происхождения этих институтов классового общества, якобы свойственных самой человеческой природе. Они усматривают частную собственность в личной собственности членов родовой общины на ручные орудия, предметы одежды, украшения, а государственную власть — в органах родового самоуправления или же в соответствии с патриархальной теорией — во власти главы семейства. Таким образом, эта теория противостоит марксистскому положению о том, что частная собственность, классы и государство зародились лишь в распаде первобытного общества и, следовательно, имеют исторически обусловленный, ограниченный во времени характер. Все еще распространена также так называемая теория насилия, создатели и сторонники которой (австрийский историк права Гумплович, Каутский, Кунов, Р. Люксембург, а из современных зарубежных исследователей Линтон, Бэрнес и др.) считают, что классы и государство возникли из завоевания одного племени другим, составившим господствующий класс и создавшим для закрепления своего господства органы государственной власти. Эта теория также неверна, так как в основе процесса становления классов и государства лежали, прежде всего, внутренние социально-экономические факторы, а такие внешние факторы, как завоевания, могли лишь ускорить этот процесс.

В последнее время получили распространение также и более изощренные теории переосмысления процессов становления классов и государства. Как мы увидим дальше, многие ранние формы эксплуатации постепенно вырастали из обычаев и порядков, свойственных первобытнообщинному строю, долгое время сохраняли обличье общинно-родовых институтов, казались взаимовыгодными обеим