Взгляды их на миг перехлестнулись: она смотрела на него с давно знакомым выражением. И тут слова так и хлынули из его сердца:

— Позволь мне в последний раз сказать, как сильно я тебя любил: без единого колебания, без единой мысли о другой. А теперь, стоит мне подумать о всех этих предстоящих годах без тебя, без надежды, мне просто жить не хочется, Кэролайн, любовь моя. Я когда-то мечтал, что у нас будут дом, дети, что я буду держать тебя в объятиях и прикасаться к твоему лицу, к рукам и волосам, ведь они когда-то принадлежали мне, — а теперь я не могу очнуться.

Кэролайн тихо плакала.

— Бедный, бедный Майкл! — Она протянула руку, пальцы скользнули по лацкану его сюртука. — Мне в тот вечер так было тебя жалко! Ты такой худой, и тебе нужен новый костюм, и еще кто-нибудь, кто заботился бы о тебе. — Она шмыгнула носом, вгляделась в его облачение. — Надо же, а у тебя ведь новый костюм! И новая шелковая шляпа! Майкл, как замечательно! — Она рассмеялась, радость внезапно пробилась сквозь слезы. — Похоже, ты разбогател, Майкл. Я никогда не видела тебя таким нарядным.

В первый момент после такой ее реакции он готов был разодрать свою новую одежду.

— Я действительно разбогател, — сказал он. — Дедушка оставил мне около четверти миллиона долларов.

— Боже мой, Майкл! — воскликнула она. — Как замечательно! Просто не передать, как я счастлива. Мне всегда казалось, что ты из тех людей, кому нужны деньги.

— Да, только слишком поздно, они ничего не изменят.

Вращающаяся входная дверь застонала, и в вестибюль вступил Гамильтон Резерфорд. Лицо его горело, глаза нетерпеливо рыскали по сторонам.

— Здравствуй, дорогая, здравствуйте, мистер Керли. — Он нагнулся и поцеловал Кэролайн. — Я вырвался на минутку, узнать, не было ли телеграмм. Вижу, они у тебя. — Он взял их и заметил, обращаясь к Керли: — Странная история приключилась в баре, верно? Тем более что, если я правильно понимаю, вы заготовили какую-то шутку в том же духе.

Он вскрыл одну из телеграмм, сложил снова и обернулся к Кэролайн с зыбким выражением на лице — как у человека, прокручивающего в голове сразу две вещи.

— Явилась девушка, с которой я не виделся уже два года, — сказал он. — Судя по всему, это была крайне неуклюжая попытка шантажа, потому что у меня нет никакого сына и никаких перед ней обязательств.

— И чем кончилось дело?

— Старший бармен вызвал полицию, они явились через десять минут и разобрались с ней прямо в коридоре. Наши законы против шантажистов — детская сказочка по сравнению с французскими; они припугнули ее как следует — вряд ли она это забудет. Но я все равно счел нужным все тебе рассказать.

— Вы что, намекаете, что я проговорился? — стесненно спросил Майкл.

— Нет, — медленно ответил Резерфорд. — Нет, вы просто пришлись кстати. И раз уж вы здесь, я сообщу вам еще одну новость — она заинтересует вас даже сильнее.

Он подал Майклу первую телеграмму, а сам вскрыл вторую.

— Она зашифрована, — заметил Майкл.

— Эта тоже. Но я на прошлой неделе крепко затвердил все эти слова. Вместе они означают, что мне предстоит начать жизнь заново.

Майкл заметил, что Кэролайн слегка побледнела, однако сидела она тихо, как мышка.

— Я допустил ошибку и слишком долго за нее цеплялся, — продолжал Резерфорд. — Видите, не всякий раз мне улыбается удача, мистер Керли. Кстати, мне сказали, что вы получили наследство.

— Да, — подтвердил Майкл.

— Вот оно как. — Резерфорд повернулся к Кэролайн. — Поняла ли ты, дорогая, что я не шучу и не преувеличиваю? Я действительно потерял почти все деньги, и мне придется начать новую жизнь.

На нее взирали две пары глаз: глаза Резерфорда были бесстрастны и нетребовательны, Майкла — алчны, трагичны, умоляющи. Через минуту она вскочила с кресла и, тихо вскрикнув, бросилась в объятия Гамильтона Резерфорда.

— Любимый! — воскликнула она. — Да какая разница? Так лучше, я правда так считаю, честно! Именно так я и хочу начать. Да, хочу! Пожалуйста, не переживай и не грусти, ни единой минутки!

— Ладно, малышка, — сказал Резерфорд. Он несколько раз нежно провел рукой по ее волосам, потом снял другую с ее талии. — Я обещал на час заглянуть на вечеринку, — сказал он. — Поэтому — спокойной ночи, я хочу, чтобы ты легла и как следует выспалась. Спокойной ночи, мистер Керли. Простите, что обрушил на вас все эти финансовые подробности.

Однако Майкл уже взял шляпу и трость.

— Я пойду с вами, — сказал он.

Это было такое дивное утро. Визитку Майклу доставить не успели, и он чувствовал себя неуютно, когда проходил перед фотоаппаратами и кинокамерами, выстроившимися у небольшой церкви на авеню Георга Пятого.

Церковь была такая новая, чистенькая, что казалось, входить в нее в неподходящем наряде непростительно, и Майкл, бледный и трясущийся после бессонной ночи, решил постоять в задних рядах. Именно оттуда он смотрел на спину Гамильтона Резерфорда, и на кружевную, полупрозрачную спину Кэролайн, и на жирную спину Джорджа Пэкмена, которая выглядела какой-то неустойчивой, будто он хотел привалиться то к невесте, то к жениху.

Церемония длилась долго — над головами развевались веселые флажки и транспаранты, плотные лучи июньского солнца косо спускались из высоких окон на хорошо одетых гостей.

Когда по центральному нефу двинулась процессия, возглавляемая женихом и невестой, Майкл с ужасом сообразил, что находится как раз там, где все откинут парадную скованность, вернутся к привычной нецеремонности и заговорят с ним.

Так оно и вышло. Резерфорд и Кэролайн заговорили с ним с первым: Резерфорд был мрачен — венчание явно далось ему нелегко, — а Кэролайн казалась прекраснее, чем когда бы то ни было: она плавно плыла по проходу меж родных и друзей юности, через прошлое к будущему, лежавшему за залитым солнцем дверным проемом.

Майкл успел пробормотать: «Прекрасна, ты просто прекрасна» — и тут подоспели другие и заговорили с ним: старая миссис Денди, которая только что поднялась с одра болезни, но выглядела на удивление хорошо — или просто старалась, добрая душа; родители Резерфорда, которые десять лет как развелись, теперь вышагивали бок о бок и выглядели очень гордо и так, будто были созданы друг для друга. А дальше — все сестры Кэролайн, и их мужья, и ее племянники в итонских курточках, а потом длинная череда прочих, и все они заговаривали с Майклом, потому что он так и стоял, будто парализованный, в той самой точке, где распался торжественный строй.

Он гадал, что будет дальше. В пригласительных открытках значился прием в «Георге Пятом» — место, видит Бог, недешевое. Не отступится ли Резерфорд — в свете оглушительных новостей из тех телеграмм. Похоже, нет, ибо именно туда и потекла процессия в свете июньского утра — по трое и по четверо. На углу длинные платья девушек, шагавших в ряд впятером, многоцветно заполоскались на ветру. Девушки вновь стали паутиной, новорожденной флорой; дивные такие колышущиеся платья на ярком полуденном ветерке.